тобой поговорить, — всхлипнула она, — но не нашла в себе сил. Вот просто не смогла.

— Анфиса, это, скорее всего, не мой ребенок, — попытался оправдаться я, — да, я совершил глупость, когда переспал с ней. Этой вины я не отрицаю. Я не должен был этого делать, тем более мы уже почти встречались. У нее был мужчина, с которым она жила, скорее всего, отец он. Надо просто еще немного подождать, и мы все выясним.

Я не знал, что еще можно добавить.

Очень сложные разговоры

Петр и Илья сидели дома у последнего и вели многозначительные разговоры о жизни. Как-то незаметно вся эта ситуация затянула всех. Петр подозревал, что Илья сейчас продолжал смотреть в своего рода зеркало и оценивал, насколько правильно поступил больше двадцати пяти лет назад.

— Если возвращать назад, я бы, конечно, не женился на его матери, — вдруг произнес Илья, тем самым подтверждая мысли Петра, — но общался бы с ним точно.

— Ты поступил, как поступил. Ты не бросил их. Этого уже достаточно.

— Ну, да, — кивнул Илья, — как ни крути, это лучше чем ничего.

— Нормальный парень вырос, — вздохнул Петр, — ничего пока критичного не случилось. Дело-то молодое.

Оба молчали. Каждый подумал о чем-то своем. Петр думал про то, что он как-то слишком активно в это вовлекся, но ему как будто и не предоставили выбора, или он сам себе его не предоставил.

— Я ведь просил его подступаться к ней только с серьезными намерениями, — вспомнил Илья, — зачем он с этой девицей переспал?

— Потому что захотел, — усмехнулся Петр, — давай уж не будем играть в моралистов.

Петр не стал упоминать, что задавался ровно тем же вопросом.

— Знаешь, что мне больше всего не нравилось, когда он начал приударять за Анфисой? — помолчав, спросил Илья.

— Что?

— Что все запутается. У Лешки ветер в башке. Ему бы гулять и развлекаться, а Анфиса нагулялась уже. Я опасался, что у них ничего не получится, и в итоге мы все окажемся в странном положении.

— Ничего не понял, — сказал Петр.

— Я боялся, что мой оболтус заставит твою Анфису страдать, и мы в итоге с тобой не будем знать, что с этим делать.

— Мою Анфису? — удивился Петр. — Илья, и ты туда же? Ладно Волков, но ты-то!

— Ой, да брось, — досадливо махнул рукой Земцов, — Всем уже все понятно, кроме тебя.

— Ну, раз всем все так понятно, то можешь объяснишь мне заодно?

— Ты знаешь, что я не мастер говорить на подобные темы.

— Так сделай над собой усилие!

— Чтобы ты там не утверждал, — осторожно подбирал слова Илья, — ты ее любишь. Только ты поймешь, как кого. Как сестру, как друга или как женщину. Я ставлю на третье. Но ты рационалист, поэтому ничего не предпринимал. Ты видишь какое-то препятствие. Это в лучшем случае. В худшем — ты просто никого не хочешь пускать в свою устоявшуюся жизнь. А с Анфисой, как мы понимаем, не получится обойтись полумерами. Тебе банально было удобно, когда она сидела тихонько рядышком, но долго ни с кем не встречалась. Тебя устраивает такое объяснение?

Петр молчал. Слова Ильи его не то, чтобы потрясли, но вывели из равновесия. И что теперь им всем делать?

— Надеюсь, ты не думаешь, что я из-за этого поставлю на кон нашу дружбу? — Илья внимательно посмотрел на друга.

— Мне бы этого не хотелось, — после долгой паузы признался Петр, — я не говорю, что во всем согласен с тобой, но тем не менее ситуация у нас уж очень щекотливая.

— Не волнуйся. Даже если ты женишься на ней уже завтра, это ничего не изменит.

Илья был прав — Петр любил Анфису, а вот какой именно любовью, он не понимал. Петр нечасто говорил кому-то “люблю”, так уж вышло, но чувство, которое он испытывал по отношению к ней, было действительно особенным. Анфиса как будто вернулась к нему из какого-то далекого прошлого и прочно заняла то место, которое могло принадлежать только ей. Это было чем-то иным, чем обычное влечение, чем-то сильно большим, чем привязанность. И все он давно понимал, просто почему-то не хотел в этом признаваться, даже себе. Петр любил Анфису, но не знал в качестве кого.

— Мы с тобой слишком взрослые, — продолжил тем времени Илья, — боимся чувств, все стараемся рационализировать. Ты особенно. А зайчик вот она.

***

Наверное, это был самый сложный разговор из тех, что у них случались с Лешей. Даже сложнее, чем ее признание, там на даче у Ильи.

Все как-то разом сломалось. Еще недавно они были счастливы, планировали поездку, а теперь, похоже, все закончилось.

Поначалу Анфиса никак не могла понять, что случилось с Лешей. Его как будто подменили, никогда он не срывался так по пустякам. Наверное, она должна была проявить мудрость или что-то в таком роде, узнать, в чем дело. Но она тоже была живым человеком, и ей тоже было обидно подобное отношение! Анфиса надеялась, что скоро все пройдет, или Леша хотя бы сам объяснит причину своего поведения.

Леша не объяснил. Это сделала за него его мама. Анфиса немало удивилась, увидев Инну на пороге. Нетрудно было догадаться, что эта женщина пришла с самыми враждебными намерениями. Ругаться Анфиса совсем не хотела, а вместо этого предложила сразу перейти к делу. Та и перешла.

В целом они вполне спокойно поговорили, Анфиса пообещала не чинить Леше никаких препятствий, но дала понять, что никуда уходить не собирается. Она даже спросила, кого ждут, мальчика или девочку. Попросила рассказать и про Свету. Кажется, этого хватило. Инна успокоилась, передумала ругаться и ушла почти в хорошем настроении.

И только, когда Инна ушла, Анфиса позволила себе разрыдаться. Естественно, она позвонила Крис, но даже ей про ребенка говорить не стала. Вместо этого она изливала душу по поводу поведения Леши в эти недели. Подруга охала и предлагала послать его куда подальше. Анфисе этого вполне хватило в качестве поддержки.

Леше она тоже ничего говорить не стала. Она надеялась, что ему хватит мужества рассказать обо всем самому. Мужества не хватило. Потому и состоялся тот разговор на кухне.

Состояться-то он состоялся, только ничем не закончился. Анфиса расплакалась и убежала. Ей было жаль всех: себя, растерянного Лешу и даже эту Свету.

Она ведь и злиться на этих двоих не могла, формально это не было изменой. А то, что Леша молчал, так странно было ожидать от него иного. Только вот боль от этого не становилась слабее.

Какая-то Света ждала от Леши ребенка. Какая-то