мной. Сидя в кабинке туалета, я почувствовала, что слезы не дают мне дышать. Я не могу сделать вдох. Я ладошками обхватила свое лицо. Мне так больно. Еще и любовь приплел. Вот засранец! На капли правды в его словах нет.

Я не смогла пойти на оставшиеся уроки. Как добралась домой не помню.

— Наоми? Ты почему не в школе? — спросила мама. — Ты такая бледная! Тебе плохо?

Она подошла ко мне и поцеловала в лобик.

— Температуры нет. У тебе что-то болит?

— Мне просто не хорошо. Пойду прилягу, — развернувшись, я посмотрела на верх лестницы, там, где моя комната.

Медленно поднимаясь по ней, мне каждый шаг давался с трудом. Зайдя в комнату, я упала на кровать, схватила подушку и крепко прижала ее к себе, свернувшись калачиком. Да, мама! У меня болит! Очень болит сердце и грудь давит! Но нет никакого лекарства от этой боли! И вообще это ты с папой виноваты, что вырастили меня такой доверчивой и наивной. Не получилось у меня сообразить, что я подопытный кролик. Сжав подушку еще сильнее, я вцепилась в нее зубами и заплакала.

Проснувшись, отодвинула от себя мокрую подушку и перевернулась на спину. Комната освещалась оранжевым светом, особенно потолок. Постепенно он покраснел. Я наблюдала закат на потолке. Вспомнив Питера, я засомневалась. Может быть, это всё сон, и он не разговаривал со мной? И мне просто приснилось? Голова болела. Спуская по лестнице, я слышала, как мама с папой смотрят телевизор. Громко смотрят телевизор. Очень громко.

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоено спросила мама.

— Голова болит, — поморщилась я.

— У тебя лицо опухшее. Ты плакала? Тебя кто-то обидел? — папа вдумчиво посмотрел на меня нахмурив брови. — Тот парень, который хотел отвезти тебя утром в школу?

— Почему ты сейчас вспомнил о нем? — возмутилась я.

— Не приставай к ней, — мама повернулась ко мне, — ты пропустила ужин. Я поднялась к тебе в комнату. Смотрю ты спишь и решила тебя не будить. Есть хочешь?

— Нет.

— Молока хоть стакан выпей, — открыв холодильник мама достала пакет молока.

— Ладно. Давай.

Папа наблюдал за мной. Он напоминал мне секретного агента, которому необходимо узнать причину моего состояния. И еще меня очень поразило его попадание в цель. Как он догадался? Отцовская интуиция?

Вернувшись к себе в комнату, я снова легла на кровать взяв в руки телефон. Десять пропущенных звонков и двадцать сообщений от Аманды. Я позвонила ей.

— Аманда. Не ругайся на меня. Мне и так плохо.

— Я все знаю. Мне Питер рассказал.

— Ааа. Да? Как это?

— Он ждал меня после уроков. Поведал про твоего отца и что ты не поверила. Просил помощи у меня. Чтобы я поговорила с тобой.

— Теперь ясно почему так много от тебя пропущенных звонков и сообщений. Ты ему поверила!

— Не в этом дело. Ты знаешь, что произошло? — ее голос задрожал.

— Что?

— После того как он всем поделился, он подтянул рукав пуловера. Я заметила, что его белая рубашка в капельках крови. Пуговица на манжете была расстёгнута, и он с легкостью отодвинул рубашку. Он вырезал твое имя на своей руке. Не знаю, чем, толи бритвой толи ножом. Он сделал это в подтверждении своих чувств.

Пока я слушала Аманду я не дышала потрясённая этой новостью. Он изрезал руку ради меня?

— Эй, Наоми. Ты слышала, что я тебе сказала?

— Он резал руку с той стороны, где вены?

— Нет, — она вздохнула, — это всё что ты хотела узнать?

— Да. Аманда, я что-то так устала. Пока.

Она что-то еще говорила, но я разъединила наш разговор. И тут же отключила телефон. Зачем он это сделал? Это же больно! И кровь. Аманда сказала, что рубашка в крови. Глаза сильно защипало. Я представила, как он берет своими длинными тонкими пальцами бритву и проводит по коже. Она начинает расходиться и выступает кровь. Ему больно, но он продолжает это делать. У меня всё сжалось внутри. Питер. А что, если он давит на жалость. Надеется, что, узнав об этом я тут же ему позвоню и поверю во все что он мне говорил? Ну уж нет! Лицемер!

Мне стало очень холодно, и я натянула на себя одеяло. Лежа в школьной форме под одеялом, я пыталась уснуть. Но я прибывала в полудреме. То мне чудилось, что я в школе и сейчас прозвонит звонок на урок. То, что я в машине Питера на заднем сидении, а на передних сидят Эмбер и Питер. Он показывает свою окровавленную руку, они смотрят друг на друга и начинают дико смеяться. Я резко открываю глаза и не сразу понимаю, что нахожусь в своей комнате. Я до сих пор слышу их смех. Я плачу. В таком состоянии я провела всю ночь.

Утром следующего дня меня будит мама. Я опять не слышу звук будильника. Я как ватная. Мышцы меня не слушаются. Нет сил даже встать с кровати. Медленно бреду в ванную. Умываюсь, не глядя на себя в зеркало. Не хочу смотреть на себя. Форму мама постирала, и она чистая, но кое где не мешало бы погладить. Но я этого делать не буду. Мне все равно. Делаю на голове шишку и спускаюсь в гостиную. Мама гладит меня по спине, и мы выходим из дома.

— Всё проходит, — мама обняла меня крепко и поцеловала в лобик, — постарайся думать об учебе.

— Попытаюсь, — и я вышла из машины возле школы.

Я шла по коридору школы, опустив вниз голову и не смотря ни на кого. Мне надо извинится перед Амандой за свое поведение. Я бросила трубку во время разговора. После того как я включила телефон от нее были пропущенные звонки. И от Питера тоже. Он наверно насмехается надо мной и сочиняет новые сказочки. Хорошо, что сегодня у меня нет общих уроков с Питером. Не хочу его видеть. Аманду я нашла возле ее шкафчика. Она что-то складывала в него.

— Привет, — я опустила глаза в пол, — прости меня за то, что я такая не хорошая и так себя вела вчера вечером.

— Ааа… — она выпучила глаза рассматривая меня, — не думай об этом. У тебя же на лице всё написано.

— Я плохо себя чувствовала.

Продолжая меня рассматривать, Аманда скрестила руки на груди.

— Да что такое с вами происходит? — возмутилась Аманда. — Ты видела Питера?

— Нет. И не хочу.

— Он похож на тень. Не с кем не разговаривает, даже с Тони.

— Я не хочу ничего слышать о Питере, — я замотала головой.

Урок. Урок. Урок. Ничего не