По обычаям Ближнего Востока, когда неприятель разрушал город, уцелевшие жители садились среди руин и слагали плачи – скорбные гимны наподобие тех, какими провожали в последний путь возлюбленного родственника. Иудеи и израильтяне, избежавшие участи изгнания, скорее всего, оплакивали свой город дважды в год: девятого ава, в день разрушения Иерусалима, и в праздник Суккот – в день освящения Храма Соломона. Из книги пророка Иеремии мы знаем, что как-то раз из северных городов Шхема, Шило и Самарии в разрушенный Иерусалим пришли восемьдесят паломников с обритыми головами и в изорванных в клочья одеждах (Иер 41:5). Некоторые из тех траурных гимнов, возможно, дошли до нас в составе Плача Иеремии. Их исполняли старейшины, сидя на земле в позе скорби, в рубище и с вымазанным пеплом челом. Эти скорбные причитания рисуют горькую картину запустения. От когда-то людного, оживленного города, по улицам которого текли толпы богомольцев, остались лишь пустые площади, полуразрушенные стены да исковерканные ворота, вокруг которых рыскали шакалы. Но плач, кроме того, вновь пробуждал в душе боль катастрофы, заставлявшую тех, кто выжил, чувствовать ненависть к самим себе. Счастливы умершие в 586 г.: тот, кто раньше купался в роскоши, рылся в поисках еды в кучах мусора; добросердечные женщины убивали и варили своих младенцев; когда-то полные сил прекрасные юноши бродили среди развалин с почерневшими лицами, изможденные, как скелеты (Плач 4:5–10). А сильнее всего был жгучий стыд. Иерусалим, Святой город, стал нечист. Люди, которые всегда восхищались им, теперь «смотрят на него с презрением, потому что увидели наготу его; и сам он вздыхает и отворачивается назад» (Плач 1:8). Даже в глубочайшем отчаянии авторы скорбных плачей винили в своем несчастье не только захватчиков-вавилонян. Они знали, что Яхве разрушил город за грехи народа Израиля.

Иерусалим стал непригодным для жизни, а местность к югу от города слишком пострадала, чтобы на ней селиться. Самые южные земли бывшего Иудейского царства были захвачены эдомитами, заложившими основу будущего царства Идумеи. Большинство иудеев, избежавших переселения в Вавилон, либо ушли в Самарию, либо поселились к северу от Иерусалима, в Мицпе (Массифе), Гивоне (Гаваоне) или Вефиле. Наместником в Иудее вавилонский царь назначил Гдалию (Годолию), внука придворного писца царя Иосии. Годолия, избрав местом своего пребывания Мицпу, старался наладить некое подобие нормальной жизни. Вавилоняне также пытались восстанавливать разоренную страну, для чего разделили земли выселенных между теми, кто остался, – в прошлом они составляли беднейшую и наиболее притесняемую часть населения. Однако эта попытка заручиться лояльностью жителей бывшего Иудейского царства провалилась. В 582 г. до н. э. в Иудею вернулись несколько бывших военачальников иудейской армии, бежавших в Заиорданье. Их глава, Измаил, потомок Давида, убил Гдалию и многих его приближенных. Однако переворот не удался: народ не поддержал Измаила, и тот бежал в Аммон. Большое количество политически активных жителей Иудеи, спасаясь от гнева вавилонян, укрылось в Египте. О последующих 50 годах в судьбе Иерусалима и Иудеи практически ничего не известно.

Те, кто подвергся переселению, хотя и тяжело переживали изгнание из родных мест, оказались в лучшем положении. В Вавилонии они не подвергались гонениям, а царь Иехония жил при вавилонском дворе и сохранил царский титул (4 Цар 25:27–30). Для поселения им определили места из числа самых привлекательных и важных в стране – в самом Вавилоне и вблизи него, по берегам «великого канала» Кебар (Ховар), по которому в город поступала вода из Евфрата. Возможно, вавилонские названия этих мест были переведены на древнееврейский язык: например, в книге пророка Иезекииля упоминается поселение Тель-Авив (Тел-Авив) – «Холм весны». Изгнанники последовали совету Иеремии и успешно интегрировались в вавилонское общество. Им разрешалось поддерживать связи друг с другом, покупать землю, заниматься ремеслами и торговать. Многие быстро сделались преуспевающими торговцами, некоторые получили должности при дворе. Возможно, к иудеям примкнули потомки израильтян, высланных в Вавилонию в 722 г. до н. э., поскольку некоторое переселенцы, упоминаемые в Библии, принадлежали к северным коленам (Езд 2).

Блистательный Вавилон, намного превосходивший изощренностью жизни и национальной пестротой все города, знакомые изгнанникам, изумлял их и одновременно побуждал к сопротивлению. Вокруг 55 вавилонских храмов существовал религиозный мир, куда более сложный, чем древнее язычество Ханаана. Правда, некоторые мифы должны были казаться евреям на удивление знакомыми. Мардук одержал верх над Яхве, и теперь, оказавшись на его земле, многие иудеи сочли вполне естественным принять местные верования. Некоторые из них, по всей вероятности, поклонялись, наряду с Яхве, вавилонским божествам и давали своим детям такие имена как Шамешледин («Пусть рассудит Шамеш») или Белиадах («Бэл защитит!»)[27]. Но другие хранили верность старым традициям.

Девтерономисты, наверное, могли в каком-то смысле торжествовать: трагедия 586 г. до н. э. подтвердила их правоту. Теперь, когда старая ханаанская мифология, питавшая веру в нерушимость Сиона, оказалась обманом, народу следовало обратиться к Закону Моисея и Завету, который Бог заключил с сынами Израиля задолго до того, как они впервые услышали о Иерусалиме. Закон поможет изгнанникам сохранить себя, не раствориться в «плавильном котле» Вавилона. В годы вавилонского пленения были кодифицированы правила и нормы поведения, отличавшие евреев от соседей-язычников. Евреи обрезали младенцев мужского пола, воздерживались от работы по субботам, соблюдали особые правила в отношении еды – все это выделяло их как народ Завета. Они должны были стать «священным» народом, таким же особенным, как и их Бог.

Тем не менее части пленников были дороги старые мифы: древние символы и предания о Сионе казались им более созвучными их теперешнему положению. Из истории религий известно, что во времена кризисов и потрясений люди с большей готовностью обращаются к древним мифам, нежели к рационалистическим формам веры. Это объяснимо с психологической точки зрения, поскольку миф способен проникнуть глубже, чем умствования, и затронуть не понятный самому человеку источник страдания, скрытый в потаенных глубинах души. В наши дни эмиграция тоже не сводится к перемене адреса – это еще и духовный слом. Лишившись своего места, изгнанники часто чувствуют, что брошены на произвол судьбы и мир внезапно стал для них чужим. С утратой «дома» – неподвижной точки в окружающем пространстве – наступает потеря основной ориентации, лишающая все вокруг смысла и цели. Оторванные от национальных и культурных корней, люди, подобно растениям, высыхают, их существование делается призрачным. Так, по свидетельству французского антрополога Р. П. Трилля, габонские пигмеи, вынужденные покинуть землю предков, восприняли это как крушение вселенной. Их создатель разгневался на них, мир погрузился во мрак – «ночь и снова ночь», – и духи предков тоже оказались согнаны с насиженного места: теперь они скитаются, навек затерянные в далеких неведомых мирах. Не внизу ли они, духи? Там ли они?