Распрощавшись, я уже через несколько минут был около своего дома. Поставив мотоцикл на его обычное место, я собрался войти в подъезд, но дорогу мне преградил один из моих соглядатаев.

– Извините, – сказал он, – не могли бы вы пройти с нами.

В кинофильмах и детективах такую фразу обычно говорили при аресте матерого шпиона или диверсанта, вежливостью подчеркивая безвыходность положения жертвы. Я оглянулся и увидел, что его напарник стоит позади меня. Все было сделано, как полагается. Я молча пошел с ними. Наручники на меня надеть никто не пытался. Кроме того, на заднее сидение автомобиля, куда меня посадили, рядом со мной никто не сел. Это оставляло какую-то надежду, что я еще не арестован.

Машина петляла по городу минут пятнадцать и, наконец, остановилась у глухих ворот в одном из безлюдных переулков. Ворота открылись и, пропустив машину, сразу закрылись. Во дворе с аккуратными газонами и клумбой в центре стояло несколько автомобилей. Они стояли, вытянувшись в ровную линию, перпендикулярно белой полосе, нарисованной на чисто выметенном асфальте. Людей во дворе не было. Во всем этом было что-то военное. Я вышел из машины, которая сразу же тронулась с места, и начал подниматься по ступеням крыльца. Другого пути просто не было. Дверь в дом, как и ворота, открылась сама собой. Только за ней я увидел первого обитателя дома. Это был молодой человек в штатском, хотя я ожидал увидеть здесь военных. Он молча поклонился и, ни о чем не спрашивая, жестом пригласил следовать за ним. Мы поднялись на второй этаж, где мне была показана дверь, в которую я должен был войти сам. Я вошел туда без стука и сразу был наказан за свою невежливость укоризненным взглядом немолодой, но привлекательной дамы, сидевшей за столом, уставленным несколькими телефонными аппаратами и пишущей машинкой. Шевельнулась какая-то дурацкая мысль, не имеющая никакого отношения к происходящему: «Наверное, эта дама могла бы отпечатать мой дипломный проект гораздо быстрее, чем я». Глупо, но что поделаешь, – мыслям не прикажешь. Между тем, дама поднялась со своего места, подошла к двери, ведущей в кабинет, и, приоткрыв ее, сказала громким певучим голосом: «Николай Петрович, к вам посетитель».

Я вошел в кабинет. Он показался мне огромным. В его дальнем конце стоял большой письменный стол с лампой под зеленым абажуром и множество телефонных аппаратов. Перпендикулярно ему стоял другой стол, за которым свободно разместилось бы человек двадцать посетителей. Одна стена кабинета была задернута занавеской. Судя по всему, за ней были развешены какие-то карты или схемы. В углу стоял уютный журнальный столик и два кресла. Из-за стола навстречу мне поднялся мужчина крепкого телосложения, чуть выше среднего роста в отлично сшитом костюме. Я не слишком разбирался в одежде, но в данном случае не надо было быть знатоком, чтобы понять это. О его возрасте судить было трудно. Наверное, ему было за пятьдесят. Светлые волосы без признаков седины могли быть подкрашены. Простое, интеллигентное, но абсолютно незапоминающееся лицо. Про такое говорят: без особых примет. Он встретил меня на середине кабинета. Протянул руку. Рукопожатие было крепким и энергичным. Жестом предложил мне сесть в кресло. Сам сел в другое – в пол-оборота ко мне. Не тратя ни секунды на знакомство, заговорил о деле:

– Мы постоянно ищем молодых людей, таланты которых могут принести пользу нашей социалистической родине. Вы и ваш товарищ относитесь к их числу. О ком я говорю, вы понимаете. Вам обоим предстоит поработать у нас. Работая у нас, вы получите совершенно иные возможности для самореализации, чем в любом другом месте. Вам будут предоставлены достаточные средства для осуществления интересующего нас проекта. От вас же требуется лишь одно: действовать быстро, четко и результативно. Ваш товарищ уже дал согласие работать у нас, и, я думаю, вы будете достаточно благоразумны, чтобы последовать его примеру. Собственно, особого выбора у вас и нет. Вы выйдете отсюда, только подписав две бумаги. Одну о согласии работать в нашей системе, а другую о неразглашении государственной тайны. А ею является все то, что вы увидите и услышите здесь сейчас и впредь.

Коротко и ясно. Кто такие «мы», он не объяснил. Следовало догадываться самому. Говоря о социалистической родине и талантах, он явно чуть-чуть ерничал, во всяком случае должный пафос в его речи не прозвучал. Что за проект их интересует, он тоже не сказал. Но размышлять обо всем этом было некогда. Хозяин кабинета взял трубку переговорного устройства и попросил привести к нему второго гостя. Именно привести, не позвать, не пригласить, а привести. Через минуту на пороге показался Серега. Он смущенно улыбался, но несчастным не выглядел. Мы пересели за большой стол. Секретарша принесла чай и вазочки с печеньем и конфетами, а также папку, которую подала Генералу – так я окрестил про себя хозяина кабинета.

– Ну что, ребята, дружно ставим подписи, – сказал Генерал, вынимая из папки бумаги.

Мы подписали их, не читая. В сложившихся обстоятельствах читать их было просто бесполезно.

– Молодцы, – похвалил нас Генерал, складывая бумаги в папку. – Теперь мы с вами в одной команде. Ваши документы будут храниться в этом сейфе. Пока я жив и здоров, с вами все будет в порядке. Но настанет день, когда я должен буду сдать дела. Тогда уж сказать что-нибудь определенное о вашем будущем будет труднее. Будем надеяться на лучшее. Возможно, к этому времени я уничтожу вашу папку. Тогда вы освободитесь от взятых обязательств. А, может быть, мой преемник возьмет вас под свое крыло. Время покажет. Теперь попробую объяснить, что от вас требуется в ближайшем будущем и как вам предстоит жить сразу после нашего разговора, но об этом после короткой паузы. Я оставлю вас минут на десять, а вы попейте чайку и поговорите. Можете говорить свободно. Мой кабинет не прослушивается.

Генерал вышел из кабинета. Мы остались вдвоем. Говорить было особенно не о чем, даже если кабинет и вправду не прослушивался, во что верилось с трудом. Мы молча принялись за конфеты. Они были замечательно вкусные. В магазинах такие не продавались. О чем думал Серега, не знаю. Но ход своих мыслей воспроизвести могу. Я думал о своей работе. Тот небольшой опыт, который я накопил к этому времени, говорил мне о том, что приборостроение – это Сизифов труд. Бьешься, как рыба об лед, чтобы сделать хороший прибор, наконец, получилось. Но за это время появились новые элементы, на которых можно сделать все гораздо проще и без особого труда. Опять стараешься сделать новый прибор на новых элементах, но к концу работы повторяется то же самое – открываются новые возможности, и так без конца. Только на стыке наук, когда целью становится не сам прибор, а какая-то совсем другая задача, где он лишь инструмент исследования, можно получить новый научный результат. Тогда уже не важно, как и из чего сделан прибор. Важен только результат. До сих пор никто не знает, как древние астрономы вычислили период обращения Земли вокруг Солнца, а они с этой задачей справились. Или, например, Майкельсон измерил скорость света с помощью своего интерферометра. Это и сейчас с помощью современных приборов сделать непросто. А он сделал это почти сто лет назад примитивными средствами, но об этом никто и не вспоминает. Вместе с Серегой у нас есть шанс добиться чего-то на стыке биологии и электроники. Почему бы не попробовать. В обычной жизни это может и не получиться, а здесь, продав душу дьяволу, мы получим некий шанс, хотя о душе тоже стоило бы позаботиться. Ну, о душе, похоже, вспоминать поздновато. Ведь купчая-то уже подписана. Что же, назвался груздем – полезай в кузов.