Сестры обмениваются ненавистными взглядами, и Зара, наконец, замечает меня:

— Твоя новая домработница? — она не кокетничает с Драконом, не строит тому глазки в отличие от сестры, но весь ее вид говорит, что она считает себя его королевой, пусть и бывшей.

— Помощница. — тихо рычит Дракон, пряча украденный взгляд на бывшую. — Вы рано пришли. Мы еще не закончили с десертами.

Он указывает сестрам на гостиную, а сам, подхватив меня под локоток, тащит на кухню.

Если Эля уже привыкла к нашему с ним своеобразному общению, то Зара кидает на его руку на моем локте странный недоумевающий взгляд. Невольно оборачивается на Элю, и та еле заметно кивает. Дракон же не обращает на переглядывания сестер никакого внимания, цепляясь за меня, как за спасательный круг.

Смурной и очень сосредоточенный, босс в напряжении украшает пирожные. На кухне оно такое очевидное, густое, что кажется его можно резать ножом. Неужели из-за бывшей? Он до сих пор не забыл, не простил Зару? А зачем тогда она заявляется в его дом? Зачем он с ней общается? Или они для сына спектакль устраивают?

Вопросы крутятся сами собой в голове, хотя это вообще не мое дело. О том, чтобы их задать не идет никакой речи. Как два робота, автоматически мы продолжаем доготавливать десерты, не глядя друг на друга и ничего не спрашивая. Кондитеру похоже наплевать на выпечку и на ее украшение. В мыслях он где-то далеко.

Мне, как и любому человеку интересно, что же такого произошло между бывшими супругами, но свои вопросы я оставляю при себе, боясь нарваться на обоснованную грубость.

Мы уже почти заканчиваем, как на кухне краски сгущаются еще сильнее.

— Ром, там дети вазу опрокинули с декоративным бамбуком. — Зара стоит в дверях, скрестив руки.

— Обезьяны! — злится Романов. — Почему не смотрите за ними?!

— Дети. — пожимает плечами бывшая. — Им положено баловаться.

— Так прибирайтесь! — буркает несчастный хозяин испорченного имущества.

— Вот я и пришла за твоей помощницей. Пускай она все уберет! Не нам же с Элькой с тряпкой по полу лазать!

Я ухмыляюсь, шокированная подобным разговором. Мало того, что она говорит обо мне в третьем лице, словно меня и нет на кухне, так еще и ясно указывает мне место рядом с половой тряпкой.

— Алиса занята декором. Сами разбирайтесь.

— Алиса, значит, — хмыкает бывшая. — и что? Алиса у нас профессионал? Хорошо выполняет свои обязанности?

— Это тебя не касается. — ммм… при надобности Дракон отбреет даже бывшую! Класс!

— Значит, хорошо выполняет, Ром! — заламывает бровь Зара. — Ну конечно, ты у нас по проституткам не таскаешься, брезгуешь. Только вот не понятно, чего тебя на кости и плоскости потянуло? Ни мордой ни фигурой твоя Алиса не вышла.

— Рот свой закрыла! — глаза Дракона налились красным.

— А то что, Ром? — ехидно вопрошает бывшая.

Но это я слышу уже из коридора. Сегодня было достаточно грязи и помоев, вылитых мне на голову. Дальше кондитер и его родственницы сами во всем разберутся, ну а мой рабочий день на этом закончен.

— А то что, Ром? Ударишь меня? Выставишь вон? — последнее, что я услышала, хлопая за собой дверью.

Дракон большой мальчик. Думаю, отбиться от двух сестер-мегер не составит для него никакого труда.

Едва успеваю подойти к лифту и нажать на кнопку, как из двери стремительно вырывается Романов.

— Алис… не уходи!

— Почему?

— Я бы хотел, чтобы ты осталась!

— Зачем? За оравой детей присматривать и убираться за ними? Нет, такого в моем контракте нету. Хочешь, увольняй! — мне сейчас и правда все равно. Не понимаю, почему слова Зары задели меня так сильно.

Кондитер смотрит на меня мгновение, а потом в один шаг преодолевает расстояние до лифта.

— Нет, — говорит он, стоя близко, черт, непозволительно близко. — Не хочу, чтобы ты уходила.

Ну и что за заявочки? Ему скучно жить? Хочет посмотреть как две отборные кобры будут жалить бедного суслика? Меня то бишь?

— Папа!

— Дядя Рома!

— Па-ап! — доносится из-за двери веселый детский визг.

На секунду на лице Дракона появляется выражение бесконечной нежности и любви к этому растянутому детскому «па-ап».

— Идите, Роман Олегович. Я тоже пойду. Болею, все-таки.

Уголок его рта дергается, будто он хочет что-то сказать, но так и не решается. Сухо кивает, напряженно сжимая губы и кулаки. Разворачивается, скрываясь за дверью.

Так правильно. Так надо. Зачем мне, едва знакомой Романова, оставаться на этом сугубо-семейном празднике? Правильно, незачем! Но почему тогда сейчас мне так тоскливо и одиноко? Я с ума сошла?

На улице болезнь накатывает на меня с новой силой. Видимо, действия пилюль Дракона истекли, а жар и ломота в теле вернулись. Без зазрения совести вызываю такси. Хватит. Наработалась сегодня. Имею право.

Дома как всегда бывает после Вадима полный бардак. Носки и джинсы разбросаны по всей квартире. Чашка и тарелка не помыты, крошки после бутербродов так и сохнут на столе. Но мне так плохо, что сейчас совершенно не до этого.

— Мау! Муррр… — Степа рад мне. Моё любимое, пушистое чудо!

Меняю ему воду, открываю кошачий корм. Иду в ванную, наскоро принимаю душ. Ныряю под теплый плед. Пушистый котик, успевший за это время пообедать, устраивается у меня под боком и обнимает лапкой. Сладко мурчит в ушко и очень скоро я проваливаюсь в сон. Я же все-таки болею, а просто поспать — иногда лучше всякого лекарства помогает.

— Алиса! Алис! — кто-то тормошит меня за плечо.

Степа недовольно фыркает в ответ.

— Я тебе сейчас пошиплю! — рявкает Вадим на моего котика.

— Вадь, отстань от кота и от меня. Чего тебе?

— Вот разбаловала скотину пушистую свою, он места своего не знает! Так я ему покажу! Детей тоже так будешь баловать?

— Вадь, какие дети? Чего ты хочешь от меня? Дай поболеть спокойно!

Муженек поднимается с кровати и хмыкает, скрестив перед собой руки:

— Хм! Вообще твой муж, между прочим, голодный с работы пришел! Чего ты дрыхнешь? Какая из тебя жена будет?

Закатываю глаза. Опять двадцать пять. Но сегодня я ему отвечу.

— Такая же, как из тебя муж!

— Смотри на нее! Ей еще и не нравится! Я работаю! Вечера дома провожу, а мог бы как другие пацаны, в барах да в горожах! Да любая другая на твоем месте молилась бы на меня! С борщом да с улыбкой встречала бы! Пылинки сдувала, а ты дрыхнешь, кормишь всякой гадостью и даже курицы пожарить не можешь!