Сын не выходил.

– Ты думаешь, он на самом деле не смог адаптироваться к новой жизни? – тихо спрашивала мать отца. – Но ведь в самом начале он был такой бодрый, любопытный, активный. Ты помнишь, как он готовился к этому телешоу? Как переживал за успех учителя, сам ездил в студию, проверял?

– Помню, – соглашался отец.

– Так куда же все это делось?

– Может быть, он просто устал? Надорвался?

– А может… – тут мать как могла понижала голос и переходила на шепот, звучавший в исполнении этой хрупкой, практически стеклянной женщины даже немного зловеще. – А может, он переживает из-за других вещей?

Отец испуганно смотрел на мать и боялся высказывать собственные предположения, так что это всегда оставалось делать ей и только ей.

– Может быть, он не простил учителю, что, исцелив его, он при этом отказался исцелить меня? – решалась наконец мать.

– Учитель говорил, что не все готовы, не все достойны… То есть ты, конечно, достойна, но…

– Оставим мои достоинства. Может быть, просто сын не простил? Как сын, не как ученик и последователь.

– Но ты же не смертельно больна. И потом, может быть, так надо, это такой обязательный путь, который ты должна пройти.

– Я все понимаю. Я, – тут она делала ударение, – все понимаю. Но он мог и не понять.

– Ты думаешь?

– Я… я не знаю. На самом деле я боюсь худшего…

Тут и отец окончательно переходил на шепот и робко, совсем робко, как неопытный скалолаз на первом выезде на вершину, высвистывал звук – нетвердый шаг на вертикаль:

– Ты… ты думаешь…

– Да! – подтверждала мать. – Вдруг он догадывается?

– Нет! Нет! – качал головой отец. – Этого просто не может быть.

И они пили чай, так ни разу и не докончив ни одного из подобных разговоров.

А их сын, спрятавшийся за тонкой дверью, ничего не знал об их переживаниях и совершенно ничего не слышал, несмотря на свой тончайший слух.

Ему просто некогда, да и неинтересно было прислушиваться к происходящему на кухне, потому что в то самое время, когда родители пытались разгадать его, он был занят разрешением совсем другой загадки.

Это началось не так давно, с месяц или чуть более того.

Началось внезапно, неожиданно – или просто он раньше ничего не замечал?

Нет, обязательно бы заметил. Ну, может, не сразу – спустя пару часов или даже день, но все-таки очень быстро.

А после того как он это осознал, уже не отвлекался от поиска, а, забыв об отдыхе, рыскал по интернету и все больше и больше чувствовал себя никчемным, глупым и несчастным.

Надо было срочно что-то делать. Надо было выпутаться из этого кошмара, который пробрался к нему из компьютера и пожирал его мозг, не давая расслабиться. Надо было отогнать наваждение, убить сомнения.

Ведь могло оказаться, что он борется не с реальным фактом, а с собственным сумасшествием или с рецидивом бывшей болезни. Может быть, получив способность видеть, он теперь платил искажением памяти, слабоумием, шизофренией?

Это было действительно страшно. Но он был готов столкнуться со страхом лицом к лицу и придумал для этого план. Верный, точный, лежащий на поверхности, но оттого не менее блестящий.

Вот почему однажды днем 22-й, вооруженный необходимыми сведениями, вдруг решительно покинул свою сумеречную комнату и вышел в свет.

– Куда это он? – всполошилась мать, услышав стук входной двери.

– Будем надеяться, что свежий воздух его взбодрит, – попытался успокоить ее отец.

22-й вышел на остановке возле рынка и теперь тревожно озирался.

Он был здесь впервые и с трудом сдерживал в себе желание спрятаться, оторваться от потоков пассажиров, которые ползли из всех щелей общественного транспорта и, как чересчур разварившаяся – не по размеру кастрюли – каша, размазывали себя по окрестным улицам.

Ему было жутко неуютно среди этих людей. И потому что их было много, и потому что он отвык от открытого пространства, и потому что каждый встречный хищно пялился на его порядковый номер, хоть он и пытался кое-как закрыть значок отложным воротником.

И все-таки он пытался справиться с подступившей к горлу тошнотой и с паникой, которая заставляла спотыкаться на ровном месте и тем еще больше привлекать внимание спешащих кто куда номеров.

В конце концов, потерпеть осталось совсем немного – где-то здесь уже и нужное место, подсказанное услужливым интернетом и уточненное по телефону.

Вот рынок, вот правильный переулок, где же… Да вот он, этот самый магазин. «Старая книга». Хоть вывеска и протерта временем до деревянного мяса, а все-таки следы прежних букв угадываются. Так что сомнения нет: еще пара метров – и он у цели.

– Чем могу служить, молодой человек? – спросил его сидящий у прилавка старик, оторвавшийся от толстой книги.

«Как он читает в этих нелепых очках? – подумал 22-й. – Кажется, сейчас пластырь окончательно отклеится и дужка упадет на пол».

Но вслух он сказал совсем другое:

– Я вам звонил. Уточнял, что магазин существует и открыт.

– Да, звонили, – подтвердил старик. – Так чем же все-таки могу быть полезен? Вы что-то принесли или что-то хотите приобрести?

– Я… – начал 22-й, с трудом подбирая слова, – я… Впрочем, лучше вот как: скажите, вы их только продаете-покупаете или знаете тоже? Потому что если знаете, то, вероятно, так будет проще и быстрее.

– Если вы об этих книгах, то с их содержанием я действительно хорошо знаком. А в чем, собственно, дело?

– Отлично, отлично, – обрадовался 22-й и даже схватил старика за руку, сильно встряхнув ее в знак благодарности.

Старик смотрел на него спокойно. По всему было ясно, что он в жизни всякого повидал и что на фоне всего этого виданного-перевиданного пылкий молодой посетитель не произвел на него чрезмерно странного впечатления.

Это было хорошо и подбодрило 22-го продолжить беседу.

– Тогда вот скажите мне, например… Только, пожалуйста, не подумайте, что я вас экзаменую или что-то в этом роде. Поверьте, это совсем не так. Потому что это для меня самого. Это мне, видите ли, очень нужно.

– Да не переживайте так, молодой человек, – как-то певуче успокоил его старик. – Я вам с удовольствием помогу, только скажите, что же вас конкретно интересует.

– Меня? Меня вот что… Да я лучше зачитаю, я тут список приготовил.

С этими словами он дрожащими пальцами достал из кармана бумажку и начал сыпать вопросами – буквально на одном дыхании, боясь остановиться:

– Рэй Брэдбери писал рассказ о доме Эшеров по мотивам Эдгара Аллана По? А роман «451 градус по Фаренгейту»? А Достоевский – скажите, в его романе «Братья Карамазовы» есть такая глава, которая называется «Легенда о Великом инквизиторе»? А «Бесы» – он ведь написал «Бесов»? Теперь Жозе Сарамаго… Был такой писатель в XX веке? Он писал «Воспоминание о монастыре»? А «Слепоту»? А «Евангелие от Иисуса»? Послушайте, это и вправду очень важно. Он ведь именно за эту книгу получил Нобелевскую премию? Или нет? И Замятин. Вот я особенно хотел спросить про Замятина. Там в последней главе главному герою сделали операцию на мозге? Операцию по удалению фантазии? Сделали или нет?