– Ассалам алайкум, Дута! – сказал Изнавур обрадованно, что с шихами, избегавшими всяких эмоциональных проявлений, случалось редко. – Аллах послал тебя. Ты как раз вовремя. Хвала Всевышнему!

– Ва алайкум салам, воккха стаг! – обратился молодой чеченец к почтенному человеку. – Могушалла муха ю хьан? Как твое здоровье?

– Дукха вехийла хьо! Живи долго! – ответил старик.

– У вас, я вижу, гости. Я как раз принес кукурузной муки, чуреков, сыра и изюма. Будет чем угостить ваших гостей.

– К нам приходят не за этим, Дута. Мы угощаем наших гостей не мирской пищей, а духовной.

Дута теперь поближе рассмотрел незнакомцев. Они не были похожи на чеченский повстанческий отряд. Оружия их не было видно. Вся амуниция была тщательно зачехлена. Одежда же хоть и была традиционной чечен-ской, но очень однотипной, без каких-либо индивидуальных вариаций, что его удивило. По чертам лица Дута узнал в них кавказцев, хотя вайнахов было только двое. Старший же из них, со страшным шрамом на щеке, видимо, был русским. Славянская внешность была у еще одного человека, который сидел неподвижно рядом с обтянутым брезентом ящиком.

Изнавур подвел Дуту к незнакомцу с изуродованной щекой и кивнул.

– Дута, я говорил про тебя этому человеку. Он – русский, но из тех, с которыми наш народ сражался в прошлом веке, а не из тех, которые пришли на нашу землю сейчас. Он, конечно, гяур. Но лучше гяур, чем безбожник, слуга шайтана. Ты знаешь, как наше братство относится к тебе, выделяет тебя из всех остальных?

– Я знаю, воккха стаг, – склоняясь перед стариком, сказал Дута. – Нет на земле другого такого места, куда бы стремилась моя душа.

– Не спеши произносить громкие слова, Дута, – строго сказал старик, – тогда не придется кривить душой.

Дута еще раз низко поклонился, на этот раз, чтобы скрыть смущение. Ведь ших был прав, и душа его даже от святых старцев улетала к Дойзал-Юрту, к крайнему дому, где жила Айшат. От старцев даже это нельзя было скрыть. Он хотел сказать что-то в свое оправдание, но тут из пещеры порывисто вышел высокий старик в залатанной старой бурке и такой же поношенной высокой войлочной шапке. Это был ших Атабай.

Вытянув худую старческую руку с длинными паучьими пальцами по направлению к Дуте, он закричал срывающимся, отвыкшим от сильных интонаций, голосом:

– Уходи, Дута! Беги отсюда прочь! Нет больше Таштемирова братства! Шихи предали Таштемира! Низкий дух долин и низовий ворвался в нашу пещеру! Шихи решили спуститься с гор, решили поклониться чужеземцу с Запада! Они все забыли, попрали годы молитв и поста. Шайтан прислал джиннов в облике людей во главе с меченым русским абреком. Шихам захотелось земной жизни, им захотелось ведать земными делами!

– Не слушай его, Дута! – выступил вперед Изнавур. – Атабай сам во власти джиннов. Он давно уже болен. Рассудок его помутился…

– Мой рассудок чист, как горный поток, – ответил Атабай, тяжело дыша, растратив силы на крик. – Аллах свидетель! Я слишком стар, чтобы спорить. Я ухожу выше в горы, как учил Таштемир. Кончилось братство шихов, но святому делу можно служить и в одиночку. Или нет? Дута, ты пойдешь со мной? Решайся. Я жду.

Из пещеры медленно, как тени, выходили старики в высоких войлочных шапках. Они останавливались у входа и молча наблюдали за происходящим. Когда же Атабай обратился к Дуте, они стали смотреть на него. Пришельцы тоже смотрели на Дуту, хотя не понимали смысла происходящего. Наступила тишина, только переводчик-чеченец тихо бормотал, наклонившись к человеку со шрамом на щеке.

Дута неуверенно переминался с ноги на ногу, но, испугавшись, что это движение шихи сочтут за шаг в сторону Атабая, тут же попятился. Получилось, что он спрятался за спину Изнавура. Но он все-таки успел поймать полный презрения взгляд Атабая.

– Эту Чечню вы решили спасать, шихи? – спросил старец и, больше не говоря ни слова, пошел прочь от пещеры по едва заметной горной тропинке.

Все долго смотрели вслед медленно уходящему старику. Каждый шаг давался ему с трудом. Поэтому его фигура долго еще маячила на горной тропе, пока та не свернула за выступ скалы.

Шихи также медленно стали заходить в пещеру, не говоря ни слова. Только Изнавур повернулся к Дуте и, коснувшись его плеча почти невесомой рукой, сказал:

– Ты правильно поступил, Дута. Аллах указал тебе правильную дорогу. Теперь ты должен выслушать меня. Давай присядем. Я слишком устал.

Изнавур долго говорил Дуте, часто повторяясь и возвращаясь к уже сказанному, что от Дуты зависит будущее Чечни и он должен сейчас выслушать человека со шрамом и во всем подчиняться ему. Такова воля Аллаха, как ее понимают старцы-шихи.

Дута внимательно слушал. Он понимал, что скоро в его жизни произойдет переворот. Из несчастливого хромоножки он может мгновенно превратиться в большого человека, достойного жениха для Айшат.

* * *

«Дорогая Софи-Катрин, милая моя подружка Соф! Я попала в совершенно немыслимую и идиотскую, по моему понятию, ловушку, из которой, может статься, без твоей помощи мне теперь не выбраться.

После внезапной смерти отца, о которой ты, вероятно, читала в газетах, все так стремительно изменилось. В один миг из свободной женщины я превратилась в средневековую рабыню. Без паспорта, без денег, без кредитных карточек и даже без мобильного телефона. И это в наше-то время!

Дядя посадил меня под домашний арест и лишил всех прав свободного перемещения. Я даже точно не могу тебе сообщить свой географический адрес, потому что не покидаю пределов дома и даже не знаю ни улицы, на которой расположен дом дяди Магомеда, ни района, ни индекса почтовой связи… Вот уже неделя, как я сижу на женской половине и пишу статьи по чеченскому национальному вопросу, включившись в так называемую идеологическую борьбу своего народа.

Софи-Катрин, милая Соф, мне это так мерзко и противно! Ты бы только знала…

Ах, зачем я вернулась из Лондона в Москву! Кабы я только знала, я бы ушла из университета и просто пошла бы работать, хоть бы и простой переводчицей, и жила бы в Эдит-Грув в своей квартирке с видом на футбольное поле и на трубы электростанции…

Ах, Лондон, где он теперь?

И ты представляешь, еще неделю назад я была на концерте Элтона Джона в Петербурге… А нынче сижу под арестом в этой проклятой чеченской дыре… И не могу без спроса даже выйти в туалет.

Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать! Пока у меня еще есть Интернет и электронная почта… Пока у меня и это не отняли.

Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать! Неужели в наше просвещенное время такое возможно? Чтобы девушку, образованную, по-европейски воспитанную, можно было бы головой в мешок и на вечные принудительные работы на женской половине закрытой домашней тюрьмы…

Разве так можно с живым человеком?

Милая Соф, прости мне мою истерику, но мне очень страшно, что весь этот кошмар со мною отныне навеки. Дядя отпустит меня, лишь насильно выдав замуж за такого же, как он, средневекового дикаря…