Важнее, что деньги Горемыкина пропали. Перед смертью беднягу бросила молодая – вторая, ясное дело – жена. Первую, тридцатилетнюю старуху, он сам выпер – вместе с дочкой. Через неделю после отвала молодухи, Горемыкин снял деньги со всех своих счетов и куда-то их дел. Это мне все в офисе рассказали!

Я даже не поленилась съездить ко второй жене Горемыкина, к Анне. Сказала ей, что хотелось бы подготовить в “Делах” материал “в память” о ее супруге. Будь девочка хоть чуть умнее, она бы удивилась – что за бред? Но Аня не удивилась.

Мы прелестно пообщались, и я разведала: как раз в день смерти Горемыкина Аня вдруг решила встретиться с мужем. Мне она сказала – поговорить, но было ясно – у девки кончились деньги.

Она остановилась возле дома мужа, а тут из калитки вышла женщина. Она несла в руке портфель с деньгами. Тут Анне позвонил один знакомый, с кем встретиться было бы веселее, чем с Геной Горемыкиным. И молодая жена уехала, не подозревая, что прямо в это время внутри дома сидит на их двуспальной кровати ее муж. Обрез направлен в сердце, а палец гладит курок…

Аня не услышала выстрела – ее “Лексус” уже доехал до конца улицы.

Я позволила себе эту реконструкцию, опираясь на слова Седова. Он рассказал, что во всех случаях, о которых я упомянула в его кабинете, было доказано именно самоубийство. Они сами сделали это.

Да, а еще есть владелец прекрасного “Джипа Чероки”, о котором тоже можно что-нибудь разузнать. Возможно, он тоже перед смертью отдал кому-то все свои деньги?

Только даже если я узнаю, кому были выгодны “гродинские самоубийства”, преступник останется на свободе, потому, что рыжий следователь Павел Петрович Седов не имеет основания открыть на него дело.

Паркуясь у своего дома, я слабо представляла, что мне делать дальше.

Джон

Паркуясь у своего дома, я хорошо знал, что мне делать дальше.

Во-первых, поесть. В последние дни у меня что-то не то с аппетитом. Даже не помню, когда ел в последний раз. Это неправильно. Мне нужны силы.

После еды я посплю – с полчаса. У меня снова кололо в висках, а глаза, словно песком засыпало. Я глянул в зеркало заднего вида и без всякого удивления разглядел там бледного, заросшего бородой типа с красными гляделками.

Борода у меня, в отличие от волос на голове – черная. Из-за нее я и похож на крашенного кавказца, если не бреюсь пару дней. Еще этот нос – мамин, с горбинкой. Она-то гордо называла его Ахматовским, а мне как назвать?

После сна я снова съезжу к дому Германа, на улицу Весеннюю. Хочу уточнить расписание сына Вероники.

Мальчика я уже сегодня видел. На вид ему четыре года. Мальчик светловолосый, с круглыми щечками и большими голубыми глазами. В его лице явно угадывались черты лица Вероники. Еще я заметил, что пацаненок очень тощенький. И забитый. Мало я видел детей, которые так покорно – не отвлекаясь ни на кошку, ни на грейдер – шли за отцом. Как зомби. Герман обратился к нему – он даже вздрогнул. Кажется, мальчику и впрямь плохо с папашкой.

Вероника была довольна мной. Она была такой нежной, что я терял волю. Только, кажется, моя воля уже давно потеряна. Чем кончится эта затея с похищением младенца? Моя любимая пообещала, что как только она получит Сашу, сразу сядет в самолет и исчезнет из моей жизни. Будто я отделаться от нее хочу! Я спросил – а я как? Она вряд ли понимает, что без Вероники, я как без сердца. Пустота будет внутри меня, я это чую.

Вероника же ответила на мой вопрос – не надо думать об этом. Мы найдем способ встретиться позже. Сейчас об этом рано говорить.

Другая сторона вопроса заключалась в том, что перед Германом я уже засветился. Как только я посажу Веронику с сыном на самолет – он будет ждать меня у подъезда. Возможно, с милицией. За похищение меня арестуют, и я буду сидеть в СИЗО до суда. Дадут мне… не знаю, сколько.

Но свое уголовное будущее с Вероникой обсуждать не стал. Раз я согласился ей помочь, значит, понимаю, что мне грозит.

Авдей ругаться будет. Мама расстроится…

Ладно, все.

И, словно поймав локатором трансляцию моей мысли, мне позвонил лучший друг.

– Приходи на пиво, – сказал он. И добавил: – Приезжала твоя Екатерина Вячеславовна. Но оказалась не твоя.

– Угу, – ответил я. – Пиво отменяется.

– С чего? – вредно спросил он.

– Занят…

– Работаешь?

– Да.

– Ну, пока.

Разговаривая с ним, я кое-что припомнил:

– Авдей, а твой двоюродный брат еще капитан корабля?

– Ну.

– Новороссийск – Одесса – Сингапур – Кейптаун?

– По-разному. А что?

– Мне скоро надо будет исчезнуть.

– Во что ты ввязался?

– Авдей, давай без этого. Мне нужна помощь.

– Ладно. Я поговорю с Владом.

Он все понял. Он поможет.

Дома меня ждала Вероника. Она просто порхала, говорила только о сыне. Требовала план мероприятия. Подробности. Предлагала всякие разные идеи – то всем в еду подсыпать снотворное, то кинуть дымовую шашку. Молча, я сварил пельмени и принялся за еду.

– Что ты молчишь? – трепыхалась Вероника. – Когда ты Сашу сможешь привезти?

– Дай мне полчаса, – попросил я, отставляя чашку с пельменями. Аппетит все не возвращался.

Вероника вдруг притихла. А когда я плюхнулся на матрас, подсела ко мне.

– Положи мне голову на колени и постарайся уснуть, – сказала она.

И мне вдруг дико захотелось спать.

Катя

Вчера вечером мне так дико захотелось спать, что я вырубилась около восьми вечера.

Это все от информативной перегрузки и отсутствия перспектив расследования. Ибо я занималась расследованием. Вроде бы шутя, вроде бы не серьезно, но ведь информация собиралась до кучи. И, кажется, я уже не остановлюсь – ну, хочу я знать, почему Артем покончил с собой и все! И я обязательно узнаю, какое такое преступление он мог совершить. Вот только немного наберусь мужества: маленькая могила – это слишком страшно.

А, между тем, всю ночь я спала беспробудным сном. Утром встала рано, свеженькая и полная сил. Отзвонилась в охранное агентство – у нас был договор, что бодигарды меня будут сопровождать, только если я куда-то уезжаю из дома, а в остальное время мой дом будет на сигнализации. Код сигнализации знала только я и мой садовник.

Сварила кофе, заметила во дворе Сан Саныча – он привез какие-то саженцы.

В моем саду машет лопатой Шон Коннери.

– Сан Саныч, – позвала я его, приоткрыв окно. В этом стеклянном доме были предусмотрены и специальные створки, заменяющие традиционные окна. – Идите кофе пить!