в порядке". Прежде чем мы смогли задержаться на том, что, как ему показалось, он услышал, я спросил: "Как дела, Руун?".

Его голос был шепотом. "Я в больнице Слоан Кеттеринг", - сказал он. "Как вы думаете, как я себя чувствую?"

Я спросила, принимает ли он посетителей, и на следующий день пошла к нему. Когда я вошла в его комнату, он лежал в постели, и я сразу поняла, что ему осталось жить недолго. По телевизору показывали соревнования по фигурному катанию, и он внимательно смотрел. Я подошла и встала рядом с ним. Он посмотрел на меня, а затем на фигуриста на экране. "Это не то же самое, что было раньше", - сказал он. "Правда?"

Я не знаю, вспоминал ли он те дни, когда мы могли пойти куда угодно и сделать что угодно, и не было руководителей, которые допытывались у него, сколько денег он тратит. Или о тех днях, когда он был легендой в комнате и никто не смел сомневаться в его авторитете. А может быть, дело было не только в этом. Бизнес изменился под ним. Мир изменился. У него оставалось не так много времени. Я смотрел на него в постели и знал, что вижу его в последний раз. "Нет, Рун", - сказал я. "Это не то, что было раньше".

После яркого события нашего тысячелетия – передачи «Миллионер» на АВС - пошел спад. В 2000–2001 годах "Миллионер" был все еще популярен, но уже не так сильно, как сезоном ранее. Мы видели, что доходы уменьшаются, но у нас не было хороших шоу в разработке. Вместо того чтобы вносить серьезные изменения, чтобы оживить "Развлечения", мы стали больше полагаться на одно шоу. Мы показывали его пять раз в неделю, чтобы конкурировать с NBC, который процветал со своим "Must See TV" в четверг вечером, и CBS, который вновь обрел опору благодаря Survivor и CSI.

За пару лет мы превратились из самой просматриваемой телекомпании в последнюю из "большой тройки" и едва удержались на этой позиции, поскольку Fox продолжал расти. Я беру на себя часть вины за это. Я руководил ABC, и я поддержал включение "Миллионера" несколько вечеров в неделю. Это было легкое решение проблем ABC, но когда он начал тонуть, обнажились наши более глубокие проблемы.

К концу 1999 года напряжение, связанное с самостоятельным управлением компанией, стало сказываться на Майкле. Он становился все более изолированным и неуверенным в себе, все более недоверчивым и критичным по отношению к окружающим его людям. Он понимал, что ему нужен кто-то, кто поможет взять на себя это бремя, и он чувствовал давление со стороны совета директоров, который должен был дать понять, что после шестнадцати лет пребывания на вершине он, по крайней мере, начинает думать о преемственности. Сделать это ему было нелегко. После фиаско Овица Майкл опасался назначать второго руководителя. Он понимал, что не может продолжать все как есть, но не хотел иметь дело со сложностями, связанными с разделением ответственности, принятием решений и необходимостью вовлекать кого-то еще в свои различные дела.

Нежелание Майкла назвать номер два имело последствия для всей компании. Было ясно, что ему нужна помощь, но, поскольку он не занимал место второго номера, другие пытались занять эту пустоту. Сэнди Литвак, наш главный юрисконсульт, был повышен до вице-председателя и стал рассматривать себя как фактического главного операционного директора. Отдел Strat Planning, которым теперь руководил Питер Мерфи (не родственник Ларри Мерфи, его предшественника), был вовлечен в принятие повседневных решений, а не в разработку долгосрочной стратегии. Произошла борьба за власть и размывание границ и обязанностей, что разрушительно сказалось на моральном состоянии компании.

В течение нескольких месяцев Майкл был то горяч, то холоден по отношению ко мне. Он полагался на меня, и я думал, что это лишь вопрос времени, когда он назначит меня главным операционным директором. Затем он держал меня на расстоянии вытянутой руки, и я снова чувствовал неуверенность в будущем. В августе 99-го я взял свой первый в жизни двухнедельный отпуск, сняв дом на Винограднике Марты вместе с Уиллоу и нашим почти двухлетним сыном Максом. Том Мерфи позвонил мне в первый вечер нашего отпуска. Накануне вечером он был на ужине в Лос-Анджелесе с Майклом и несколькими другими членами совета директоров Disney, и в ходе обсуждения вопроса о преемственности Майкл сказал, что я никогда не стану его преемником. Том был "в ужасе", как он мне сказал, тем более что он убеждал меня остаться несколькими годами ранее во время переговоров о слиянии. "Пал, - сказал он теперь, - мне не хочется сообщать тебе плохие новости, но ты должен уйти из Disney. Майкл не верит в тебя, и он сказал совету директоров, что ты не сможешь стать его преемником. Ты должен уйти".

Я был опустошен. В течение последних нескольких лет я постоянно испытывал разочарование и отвлекался на то, чтобы отчитываться перед Майклом Овицем. Я прилагал невероятные усилия, чтобы интегрировать ABC в Disney, убедиться, что наших людей ценят и уважают, и помочь начать процесс ассимиляции, который не был продуман со стороны Disney. Я разработал и внедрил всю международную структуру компании, что потребовало от меня разлуки с семьей, постоянных поездок в течение года. На протяжении всего этого я всегда был защитником и преданным Майклу, а теперь мне снова говорят, спустя двадцать пять лет после того, как мой первый начальник сказал мне в 1975 году, что я "не могу продвигаться по службе".

Я сказал Тому, что не собираюсь увольняться. В конце года мне полагалась премия, от которой я не собирался уходить. Если Майкл собирался меня уволить, я должен был услышать это от него напрямую. Я положила трубку и взяла себя в руки. Я решила не говорить Уиллоу, пока нас не будет дома. В то время она была известной ведущей на CNN, ведущей Moneyline, часовой программы финансовых новостей. Ее карьера шла в гору, но работа была напряженной, и помимо профессиональных требований к себе она каким-то образом находила время и энергию, чтобы быть прекрасной матерью Макса. Ей нужен был перерыв, и поэтому я держала все свои чувства при себе, пока мы не вернулись домой в Нью-Йорк.

Затем я ждала, когда упадет ботинок. В сентябре я был в штаб-квартире в Бербанке, когда Майкл попросил меня о встрече. Я был уверен, что это конец, и вошел в его кабинет, готовясь к предстоящему удару.