– Через месяц выходит замуж ее старшая сестра. Я уверен, Маргарита захочет присутствовать на свадьбе. Да и позволят ли ей уехать?

– Должны позволить, – сказал Дерри, пожав плечами. – В конце концов, она уже замужняя женщина. Теперь это вопрос этикета, а они любят его соблюдать. Генрих пошлет флот и почетную гвардию, чтобы доставить домой свою французскую невесту. Мы устроим из этого грандиозное торжество. Это должно произойти до того, как они остановятся на зимних квартирах.

Дерри потер ладонями виски, и Саффолк понял, насколько тот устал.

– Обо всем этом приходится думать мне, Уильям. Возможно, король Генрих отправит Йорка в Ирландию, и тогда ты введешь нашу армию в Мэн, дабы выселения прошли спокойно и мирно. Возможно, все там пройдет гладко, и мои сообщения безосновательны. Но я был бы дураком, если бы не готовился к худшему.

– Твои сообщения? – переспросил Уильям. – Кажется, ты сказал, что сообщение прислал тебе один из твоих людей? Сколько писем по поводу Мэна ты получил?

– Пока восемь, – признался Дерри, сдавливая переносицу, чтобы прогнать сонливость. – Мне не нужно видеть пламя, чтобы понять, что в доме пожар, Уильям Поль. Я могу жонглировать шарами все то время, пока ты будешь доставлять свою маленькую принцессу в Англию.

– Сколько у меня времени? – спросил Саффолк.

Дерри махнул рукой.

– Может, пять месяцев, может, три. Спокойно гуляй на свадьбе сестры, пей вино и улыбайся французам. Но будь готов моментально сорваться с места, как только я пришлю весточку. Собственно говоря, все зависит от того, насколько быстро французы будут продвигаться на север – и скольких наших людей мы сможем уговорить оставить свои дома и земли, которые они приобрели на законных основаниях за это время.

– Хорошо, Дерри. Я сделаю все, что нужно. По этому поводу можешь не беспокоиться.

– И все-таки я буду беспокоиться, если ты не возражаешь, Уильям Поль. Я всегда беспокоюсь.

Дорога делала небольшой подъем и тянулась далее через дубовую рощу. Со склона близлежащего холма, покрытого зарослями папоротника, Томас Вудчерч видел тени деревьев на серых камнях. Это было идеальное место для засады – спасибо угрюмым английским солдатам, которые вырезали куски дерна и уложили их на камни. Местные дороги формировались на протяжении столетий естественным образом. Они петляли между препятствиями, огибая холмы и древние дубы, и не были похожи на английские дороги. Подобно римлянам, побывавшим здесь до них, англичане прокладывали дороги по прямой линии, выкорчевывая и выжигая все, что попадалось им на пути.

Томас присел, зная, что он почти невидим на склоне холма в своем темно-коричневом шерстяном жакете и кожаных охотничьих штанах. Его взору открывался прекрасный вид на долину. Дорога была пуста, но этим утром он заметил свежие следы конских копыт возле ворот, и полдня шел по ним. Отметины железных подков свидетельствовали о том, что всадники были не местными жителями, которые редко владели даже маленькими пони.

У Томаса были свои соображения относительно этой группы, разъезжавшей по его землям. У него на плече висел большой лук, завернутый в смазанную маслом кожу. Он не имел понятия, знали ли люди барона о том, что он был солдатом, прежде чем стать торговцем шерстью. В любом случае, если они появятся, кто-то из них найдет свою смерть. При этой мысли он погладил ладонью свой лук. Он участвовал в битве при Арфлере, хладнокровно посылая стрелу за стрелой в боевые порядки французов. С юного возраста ему говорили, что все люди делятся на три типа. Те, что сражаются, – графы, их рыцари и воины. Те, что молятся, – этих Томас знал не очень хорошо, и, судя по всему, это были в основном младшие сыновья знатных родов. И, наконец, те, что работают. Его лицо расплылось в улыбке. Он принадлежал сразу к двум сословиям, поскольку сначала воевал, а потом работал. Если бы он застал врасплох полдюжины всадников, угоняющих его скот, то мог бы также прочитать и пару молитв для полного комплекта.

Лежа неподвижно в зарослях папоротника, Томас внимательно отслеживал каждое движение. Заметив что-либо, он не поворачивал голову резко. Такого рода поспешность могла стоить жизни. Когда что-то переместилось справа, он осторожно перевел взгляд в этом направлении. У него упало сердце, и он вновь устремил взор на вершину холма и темный проход под дубами, который, как ему показалось, приобрел зловещий вид.

Его сын Рован бежал трусцой, вертя взад и вперед головой в поисках отца. Томас едва слышно застонал, увидев, что сын направляется по дороге в сторону рощи.

Он резко встал на ноги и поднял над головой лук, чтобы привлечь к себе внимание. Находившийся внизу Рован заметил его, и даже на расстоянии Томас увидел, как его лицо озарилось улыбкой, когда он изменил направление и начал подниматься по склону холма.

Неожиданно в роще задвигались тени. У Томаса все оборвалось внутри, когда он увидел, как из полумрака возникла фигура всадника. Спустя мгновение следом за ним появились еще двое. Томас быстро оценил расстояние.

– Беги! – изо всех сил крикнул он сыну, указывая рукой обратно на холм. К его ужасу, Рован застыл на месте, глядя на всадников, быстро выезжавших из рощи. Они вытащили из ножен мечи и держали их поверх голов лошадей, направив острия прямо на его сына. К его немалому облегчению, Рован бросился бежать с такой скоростью, что, казалось, летел над неровной поверхностью земли, почти не касаясь ее ногами. От волнения Томас тяжело дышал. По крайней мере, мальчик умеет бегать. Рован рос самостоятельным ребенком и проводил среди холмов даже больше времени, чем его отец.

– Господи, храни его, – пробормотал Томас.

Он освободил от кожаной обертки лук из ядровой и лубяной древесины тиса и надел на оба его конца по коровьему рогу. Все эти движения были отработаны до автоматизма годами практики, и, производя их, он наблюдал за тем, как Рован взбирается по склону холма, который становился все круче и круче. Тем временем всадники пустили лошадей галопом.

Всего их было шестеро. Томас знал всех солдат барона и мог назвать каждого из них по имени. Он оскалил зубы, прикрепляя льняную тетиву, проверяя ее натяжение и освобождая от кожаной обертки колчан, полный стрел. Он сам оперял каждую из них вечерами дома, вырезая перья, склеивая и привязывая их. Наконечники стрел, изготовленные в его собственной кузнице, были остры, словно ножи, и снабжены железными колючками, благодаря которым их невозможно было извлечь из тела, не разорвав плоть.

Внизу всадники замедлили шаг, пробираясь сквозь заросли папоротника. Они видели одинокую фигуру человека, стоявшего высоко на склоне холма, но были уверены в своем превосходстве, и поэтому их интересовал только карабкавшийся вверх юноша. Томас недобро усмехнулся. С семилетнего возраста он упражнялся в стрельбе из лука по два часа и более каждое воскресенье после церкви. Мальчишкам в их деревне запрещалось играть в мяч, и поэтому они много стреляли из лука. Плечи Томаса представляли собой гору рельефной мускулатуры, и если люди барона считали его всего лишь торговцем шерстью, ему это было только на руку. В первую очередь он был английским лучником. Он перекинул длинный ремень через плечо таким образом, чтобы колчан располагался низко, почти на уровне колена. Стрелы были наклонены в одну сторону, чтобы их было удобнее быстро выхватывать. Цвет нити позволял моментально определить один из двух типов стрел. Половина его стрел, имевших широкие наконечники, предназначались для оленей. Другая половина имела острые наконечники с четырехгранными остриями длиной с его палец. Томас хорошо знал, на что они способны, сорвавшись с тетивы мощного тисового лука. Он выбрал стрелу с острым наконечником и вставил ее в тетиву.