и остановился поблизости от первой ступени. Правда, повернулся он лицом к темницам, шк что я вполне мог бы проскользнуть за его спиной. Что я и намеревался сделать, надеясь, воспользовавшись неровностями и выбоинами в камне, быстро взобраться на первую и вторую ступени, а дальше лестница поворачивала.

К сожалению, голодная крыса вовсе не собиралась так легко отказываться от необычной двуногой дичи, какой ей представлялся я. Одним прыжком она перерезала мне дорогу, оказавшись на ступени. В тусклом свете фонаря, который держал в руке тюремщик, хищно горели огромные глаза и грозно сверкали клыки опасной твари. Путь к отступлению тоже был перекрыт стоящим спиной ко мне и ничего не подозревавшим тюремщиком. Оставалось лишь одно — сразиться с крысой не на жизнь, а на смерть.

Я сделал пробный выпад, который, кажется, смутил чудовище. Крыса отступила на шаг. Не давая ей возможности опомниться, я бросился вперед, обрушив на нее град ударов. Но крыса, опомнившись, сама атаковала меня, и отступать пришлось мне, что я и сделал, оказавшись в почти темном углу справа от лестницы. Крыса присела, готовясь к прыжку, и в это время я одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние, задержал дыхание и рубанул тесаком ее толстую, покрытую жесткой темно-серой шерстью шею. Всю силу я вложил в этот удар, понимая, что положение было смертельно опасным. И мне посчастливилось перебить чудовищу артерию, судя по тому, что хлынувшая темная кровь обрызгала меня с ног до головы. Содрогнувшись от омерзения, я поспешно отступил в тень, а крыса издала пронзительный предсмертный визг, который не остался незамеченным тюремщиком. Он обернулся и выше поднял фонарь. Увидев издыхающую крысу, тюремщик выругался и как следует поддел ее ногой, обутой в грубый башмак. Крысиная туша отлетела к другой стене, а я вжался в угол, моля Бога, чтобы этот человек не заметил меня. Не то чтобы я боялся обвинения в незаконном проникновении в подземелье, но тюремщик сослепу мог принять меня за такую же крысу, только живую. А удар его ноги запросто отправил бы меня к праотцам.

По счастью, тюремщик обладал не очень зорким глазом. Невнимательно осмотревшись, он зашагал дальше, что-то бормоча под нос. Я же с облегчением перевел дух, спрятал окровавленный тесак в ножны и вновь обратился к лестнице. Только сейчас я заметил, что между ступенями и стеной, к которым они прилегали, было пространство примерно в два фута шириною — с точки зрения бробдингнежца-великана, ничтожная щель. Щель эта была забита землей столь плотно, что представляла собою настоящую дорогу, хотя и достаточно крутую, но вполне пригодную для подъема. Воспрянув духом, я приступил к восхождению в кромешной темноте. Тесаком я пользовался при этом так, как пользуются своими посохами слепцы, — постоянно постукивал им вокруг себя, прежде чем сделать шаг. Разумеется, это изрядно замедляло путь, зато избавляло от опасности сорваться с узкой тропы и серьезно покалечиться. Впрочем, несколько раз и тесак не помог и я падал — к счастью, оставаясь на тропе, но вконец исцарапав руки и сбив ноги. Тем не менее, оказавшись наконец на свежем воздухе и отдохнув немного, я решил во что бы то ни стало осмотреть место происшествия. Во-первых, выход из подземелья находился относительно недалеко от лужайки, о которой говорил Бедари, всего лишь в полумиле. Во-вторых, ночная тьма уже отступила; при этом в столь ранний час можно было не опасаться появления придворных или дворцовой челяди. Разумеется, дело представлялось не таким простым, ведь маленькая по бробдингнежским представлениям лужайка была в два раза больше самого большого полкового плаца в Англии. И наконец, в-третьих, лужайка находилась как раз между зданием, в подземелье которого была устроена темница для особо опасных преступников, и особняком, отведенным для проживания фрейлин. Я должен был всего лишь сделать относительно небольшой крюк — не более полумили.

Конечно, Глюмдальклич — я был уверен в этом — не сомкнула глаз нынешней ночью. Ей ведь пришлось беспокоиться и о своем возлюбленном и обо мне, подопечном. Но я полагал ее вполне здравомыслящей девушкой и надеялся, что ее беспокойство окажется не столь сильным, чтобы поднять тревогу и тем самым выдать мое отсутствие. Словом, поразмышляв так короткое время, я повернул не к той части здания, в котором находилась спальня моей нянюшки, а к двери, ведущей наружу — в парк.

Вскоре я стоял в высокой траве, доходившей мне до пояса, и придирчивым взглядом осматривал окрестности. Чтобы лучше сориентироваться, я взобрался на лежащий валун, а с него — на толстую ветку куста, росшего рядом. Теперь площадка была как на ладони. Косые лучи восходящего солнца способствовали тому, что все неровности выглядели четче и резче.

Примерно в ста ярдах к востоку трава, казавшаяся отсюда настоящим лесом, хотя и низкорослым, была примята и поломана, напоминая бурелом, — так, словно там недавно лежало что-то огромное и чрезвычайно тяжелое. Участок образовал неправильный вытянутый прямоугольник размерами примерно двадцать-двадцать пять ярдов на восемь-девять. Я сразу догадался, что вижу именно то место, где лежал убитый Цисарт. Но эта своеобразная проплешина не была единственной. К ней вели несколько похожих, но значительно меньшего размера, причем форма их была такова, что можно было предположить: сначала тут прошел один человек, а затем — еще один. С другой стороны тянулась вереница проплешин чуть меньшего размера.

В отдалении, у края лужайки, трава тоже была вытоптана, причем явно несколькими парами ног. И именно от этого места шли следы, перекрывавшие частично первую цепочку.

По некоторому размышлению я предположил, что первые следы были следами самого Цисарта, следы меньшего размера оставил Бедари, когда пришел сюда и наткнулся на тело фрисканда. Можно было видеть и то, как он отскочил и постарался скрыться, вернувшись в ту же сторону, откуда пришел. Что же до вытоптанного края лужайки — тут, по всей видимости, постарались караульные, обнаружившие убитого и поднявшие тревогу. Один из них приблизился, чтобы рассмотреть тело. Его следы частично и перекрывали следы Цисарта. Во всяком случае, логично было представлять картину случившегося именно так.

Спустившись с ветки на землю, я зашагал в том направлении. Я хотел успеть тщательным образом осмотреть место происшествия. А солнце с каждой минутой поднималось все выше, и вскоре здесь должны были появиться многочисленные садовники, присматривающие за королевским парком. Разумеется, они живо приведут в порядок лужайку, и я не увижу ничего, кроме подстриженной травы.

Пробираться сквозь травяные стебли оказалось непростым делом. Некоторые из них достигали в высоту пять, а то и семь футов, и я то и