От Хихона до Овьедо около 30 километров. По пути мы по карте знакомились, где проходит линия фронта, откуда астурийцы собираются наступать и как обстреливается единственная дорога, соединяющая гарнизон Овьедо с территорией мятежников. Вскоре мы остановились около небольшого серого домика, где расположена комендатура. Переоделись, пересели на другие машины и двинулись дальше. Чтобы попасть в предместье Лугонес, откуда лучше всего был виден Овьедо и где находился штаб командования, нам предстояло проехать несколько сот метров по открытой местности, находившейся под обстрелом. Дорога сначала шла ущельем. В долине же применялась «военная хитрость». Зная, что после усиления огня наступит затишье, машины останавливались, а затем, по приказанию старшего, выбрав подходящий момент, полным ходом проносились, пересекая опасное место. Естественно, никакая поломка мотора в это время не предусматривалась. Когда обе машины были в безопасности, разрывы снарядов наблюдались почти там, где мы только что проехали. Но, говорят, жертв здесь никогда не было.

Отсюда, из Лугонеса, Овьедо просматривался отлично. Был виден высокий собор и ряд зданий в центре города. Мы пешком прошли ближе к крутому обрыву, где в здании с толстыми стенами был организован наблюдательный пункт. В бинокли и подзорные трубы, вставленные в узкие щели, мы могли рассмотреть не только улицы и отдельные дома в Овьедо, но и людей, которые в одиночку быстро перебегали от одного укрытия к другому. Простреливаемый со всех сторон город уже приспособился к условиям длительной осады. Лишнее население было эвакуировано, стены и окна домов, обращенные к фронту, заделаны и укреплены, город выглядел пустым. Между тем в нем продолжалась жизнь. Несколько линий окопов с той и другой стороны отчетливо обозначали линию фронта. Гонсалес Пенья рассказал нам, что мятежники здесь на северном участке не наступают – не позволяет местность; не проявляют здесь активности и республиканцы. Зато на западе фашисты уже не раз пытались захватить небольшой городок Трувия – в нем известный оружейный завод и различные мастерские. Город уже на всякий случай эвакуирован, чтобы завод не попал в руки мятежников.

Мы поблагодарили за гостеприимство и стали собираться обратно в Хихон. При выходе из здания произошло следующее: Педро Прадо неосторожно вышел на открытую площадку, и пока его оттащили за рукав, несколько пуль уже просвистело около него. «Здесь простреливается каждый дюйм, – сказали нам, – и выходить на открытое место днем нельзя». А вместе с тем, проехав две-три сотни метров, мы заметили беспечно играющих детей. Они находились под прикрытием горы. Здесь все привыкли к звукам орудийных залпов и к разрывам снарядов. Жители предпочли остаться в своем доме и не уехали. Здесь же мы встретили солдат, которые приходили отдохнуть из сырых окопов и траншей. Совсем рядом, в низине, все дома были разрушены и гражданское население эвакуировано.

В конце сентября на этом участке фронта было затишье. Горячие бои разыгрались здесь немного позднее – в десятых числах октября. Республиканцы, наступая, ворвались в город, и казалось, победа была уже обеспечена. Но атака захлебнулась, республиканцы перешли к обороне, а позднее оставили занятые позиции. Непосредственными свидетелями этого неудачного наступления были М. Кольцов и Р. Кармен. Кое-что услышать об этом мне довелось от самого Кольцова, когда несколько месяцев спустя мы вспоминали с ним, будучи в гостях у В. А. Антонова-Овсеенко, о северных провинциях. Михаил Ефимович был удивлен, узнав, что я участвовал в походе кораблей на Север, проехал от Хихона до Бильбао двумя неделями раньше его и, так же как и он, летел в Мадрид через всю территорию, занятую Франко (о своем пребывании в Хихоне и Овьедо Кольцов интересно рассказал в «Испанском дневнике»).

Вернувшись из Овьедо, я долго находился под впечатлением виденного там. Вспоминал об этом и позднее, когда получал сведения о происходивших на Севере упорных боях. Разделенные траншеями и колючей проволокой, стояли друг против друга рядовые испанцы. Что двигало их на междоусобную войну? Чем объяснить такое упорство сторонников Франко? Энтузиазм республиканцев был понятен. Под давлением широких масс была свергнута монархия. В 1934 г. народ выступил против попыток реакции восстановить старые порядки. Перед испанским народом стояла определенная и ясная цель, он был полон энтузиазма и решимости довести революцию до конца. Однако, как выявилось в самые первые дни войны, одного энтузиазма было недостаточно, требовалась еще организация и дисциплина, нужно было оружие и умение применить его в бою. Именно этого и недоставало республиканцам. Вот почему Овьедо, окруженный с трех сторон, оставался в руках мятежников.

Иная картина наблюдалась у мятежников. Широкие массы оставались на стороне республики, они не хотели поддерживать фашистов. Это целиком подтверждается и тем, что команды кораблей, попавших в руки Франко, не вступали в бой с республиканцами, даже при явном превосходстве сил. Потребовалось время, чтобы с помощью немецких инструкторов и лживой пропаганды изменить положение. Низкое политико-моральное состояние борющегося на стороне Франко рядового состава приходилось компенсировать техникой и инструкторами из Германии и Италии. Без открытой интервенции мятеж быстро был бы подавлен.

В этой борьбе на стороне мятежников были почти все генералы и офицеры. У них были знания и умение воевать. Нельзя забывать и о допущенных республиканцами ошибках, которые помогали Франко вести пропаганду против правительства Народного фронта. Анархисты сыграли здесь свою отрицательную роль; их непоследовательность и необдуманность решений относительно обобществления земли и имущества или инкаутации промышленных предприятий без достаточной подготовки к этому отпугивали народные массы. Этим умело пользовались мятежники.

Север Испании даже в сентябре изобилует дождями, ночи прохладные, и окопная война здесь значительно неприятнее, чем на Юге. Извилистые горные дороги, прижатые к морю, небольшие города и селения, укрывшиеся в ущельях с перевалами, и, наконец, влажный морской климат – все это напоминало мне поездки по дорогам нашего Кавказа, где-нибудь в районе Сухуми и Батуми, в дождливые месяцы.

Тем же путем мы возвращались обратно, простившись с нашими фронтовыми хозяевами. «Аста луего! (До свидания!)» – сказали мы друг другу, но встретиться нам больше не пришлось. На следующий день я с членом Центрального комитета флота Хативой выехал в Сантандер и Бильбао, где и должен был ознакомиться с положением дел на Севере и поговорить с некоторыми представителями местной власти.

На ночь мы остановились в маленьком отеле в Хихоне. Он был забит беженцами из Овьедо, и мы вдвоем разместились в комнате на первом этаже. Настроение жителей Хихона к вечеру заметно упало. Ждали воздушного налета. Крупных налетов Хихон еще не испытал, и пришедшая сюда эскадра доставила одновременно радость и беспокойство. Мы решили отправиться в небольшой ресторанчик поужинать и отведать знаменитый астурийский сидр. Нам подали мясо, рыбу и немного хлеба. С продовольствием становилось с каждым днем труднее. Высокий астуриец поставил на стол три большие кружки. «Смотрите, смотрите», – обратился ко мне Хатива, кивнув в сторону служителя, который, взяв одну кружку в левую руку, правой поднял бутылку с сидром выше головы и ловко пустил тонкую струю напитка в кружку. «Зачем это?» – недоумевая, спросил я. Оказывается, сидр в бутылке еще своего рода полуфабрикат, а вот после того, как струя с большой высоты ударится о край стакана или кружки, сидр становится пенистым и окончательно готовым для питья. Напиток оказался, вопреки моим ожиданиям, довольно крепким. Две выпитые кружки давали себя знать, и мы забыли о возможном налете авиации. К счастью, налета так и не последовало.