Король стянул куртку, осмотрел тяжелый от крови рукав тельняшки.

– В больничку надо! – испуганно предложил Лягушонок.

– С огнестрелкой? – насмешливо переспросил Король. – Вези к Маме, пусть замотает чем-нибудь. Вечером – к Монаху.

* * *

Монах всегда считал, что московский воздух вреден для здоровья. В связи с этим трехэтажный кирпичный особняк, напоминающий замок Дракулы, был отгрохан в двадцати километрах от МКАД. Король остановил машину перед огромными раздвижными воротами, помахал знакомому охраннику:

– Колян, отпирай.

На крыльце стояла хрупкая женщина с усталым лицом. При виде Короля она всплеснула руками:

– Володенька, мальчик! Где ты был, Семен уже с ума сходит. Какие розы! Гусаришь, милый… По Москве невесть что про тебя говорят.

– Все врут, Анна Павловна, – браво заверил Король, вручая ей охапку коралловых роз. – Только прибыл в столицу – и сразу к вам…

– Да? А что с плечом? – Анна Павловна расстегнула его куртку, озабоченно дотронулась до грязноватого бинта. Король состроил кислую гримасу: стоит ли о таких пустяках…

– Все дыры собой затыкаешь. Разве можно так? Успокоиться пора бы… Тридцать пять – не восемнадцать. – Свободной от роз рукой Анна Павловна притянула Короля к себе. Сухие губы женщины запечатлели на его лбу материнский поцелуй.

– Павловна, оставь пацана в покое, – Монах стоял в дверях и широко улыбался. Желтые, косо разрезанные глаза смотрели на Короля с одобрением. Кровь Монаха была наполовину кавказской. С возрастом это проявилось со всей силой в медном цвете и ястребиных чертах лица, восточной горбинке хрящеватого носа, иссиня-черных неседеющих волосах. К своим шестидесяти годам он не вышел из формы и сухой поджарой фигурой напоминал пожилого спортсмена. Подойдя, он осторожно, чтобы не потревожить плеча, обнял Короля:

– Совсем старика забыл. Совести у вас не стало, только, когда нужно чего, являетесь. Ну, пойдем побазарим. Аня, его кормить надо!

– Вот еще… – запротестовал было Король, но Анна Павловна, с улыбкой кивнув, удалилась на кухню. Монах пропустил Короля в комнату, вошел следом, прикрыл за собой дверь.

– Ты ей про Леньку пока не рассказывай – расстроится. Потом я сам как-нибудь… Давай помянем, что ли.

На полированном столике черного дерева появилась бутылка марочного коньяка, старинные серебряные чарочки. Выпили молча. В узкое окно особняка смотрела луна, от ворот доносились сонные голоса охранников. Глядя себе под ноги, Король рассказал, как застрелили Таракана.

– Хорошим вором был… Жаль. – Монах сгорбился на низкой тахте и, казалось, даже постарел. – Супруге помочь надо будет. Ну, что я тебя учу – знаешь… Ты сам-то не женился еще?

– Упаси бог, – без улыбки сказал Король.

– Во-от! – поднял палец Монах. – А тогда меня не слушал. Цыганка твоя так и не нашлась?

– Я и не искал.

– Но хоть бы дочь пристроил! Ей небось в школу скоро, а она по вокзалам бегает. О чем думаешь, папаша? Сам, как репа на помойке, вырос, и дитё туда же?.. Вырастет – тебе спасибо не скажет. В сотый раз прошу – перебирайся в Москву. В дело возьму, долю дам хорошую – и дочка под боком будет. Ну, чего морду воротишь? Чем тебе столица не нравится? Городок вроде прибыльный…

– Вонючая твоя Москва, – отрезал Король. – В Одессе я хозяин, а здесь мы… два жида в три ряда.

Он поздно вспомнил, что фраза принадлежала Таракану, с досадой замолчал. Но Монах не заметил его замешательства:

– «Два жида» – это с тем твоим шкетом? Слушай, отдай мне его, а?

– Кого? Лягушонка? – удивился Король. – Зачем он тебе? Я сам от его трепа рехнусь скоро.

– Треп не грех. В прошлом году он у меня тут с азерами работал – мне понравилось. А что он за два дня устроил, пока тебя не было? Вся Москва ходуном ходила, никому покоя не было! Далеко твой Лягушонок ускачет… если люди добрые не пристрелят. Отпусти его ко мне.

– А ты его спроси – пойдет он? – через силу усмехнулся Король. У него снова разболелось плечо, которое с душой, но неумело перебинтовала Мама Римская. Монах, видимо, заметил это и умолк. Отодвинувшись в тень, резко спросил:

– Что у тебя с цыганами?

Король облегченно вздохнул. Как можно короче, изложил всю историю с самого начала. Монах слушал не перебивая, хмурился, вертел в пальцах серебряную рюмку.

– Понимаешь, они друг дружку не продают. Ни за какие деньги. Граф на этом и играет, ему все верят. Белка – и та…

– Однако смыться тебе дала, – напомнил Монах. – Молодец девчонка, всем бы таких сестер. Да-а… Ну, и что ты от меня хочешь? По таборам ихним шмоном пройти? Так какая польза…

– Шмона не надо. Я знаю места, где он бывает. Поговори с ворами, с деловыми, – кто-то ведь эти места держит. Пусть дадут знать, если Граф там объявится.

– И все?

– Нет. Он может попробовать товар за границу сбыть. У тебя же люди на таможне. Прошу – не выпускай пока цыган.

– Не выпустишь их, как же… Ладно. Что еще?

– Шалав надо предупредить. Он с ними любит…

– Каких? Центровых, вокзальных?

– Всех.

– О господи… Инфаркта ты моего хочешь?

– Не хочу. И еще…

– Взвода вертолетного, извини, до завтра не достану.

– Обойдусь. «Быков» надо человек двадцать. Я вот что думаю…

Через полчаса Король закончил излагать свой план. Луна ушла, и лицо старого вора скрылось в темноте. Он молчал. Король терпеливо ждал.

– Напрасно, парень, – наконец серьезно сказал Монах. – Людей я тебе дам, что базарить… Но мой тебе совет – не надо. Он после такого во все тяжкие пойдет.

– Крови не будет. Я Белашу обещал. Найди мне таких мальчиков, чтобы голову имели. Ни один «ствол» там выстрелить не должен.

– Ну, так тебя пришьют.

– Это вряд ли.

– Как знаешь, – сдался Монах. Качнулся вперед, и в пятне света появился его жесткий ястребиный профиль. Опершись локтями о стол, он несколько минут сосредоточенно раздумывал.

– Ладно. Присылай завтра к вечерку своего шкета.

Король кивнул. Благодарить не стал, поднялся.

– Куда?! – всполошился Монах. – Здесь останешься!

– Мона-ах… Мне ехать надо.

– Никуда тебе не надо, – решил вор. – Если дома они тебя достали, то здесь – не рискнут. Побудешь тут пока, не чужие небось.

– Анна Павловна рассердится…

– Рассердится, – подтвердил Монах. – Если уйдешь. Слышишь, как сковородками громыхает? И плечо твое посмотрит заодно. – Монах, кряхтя, поднялся, пошел к двери. – Подожди минут десять.

Дверь закрылась, и Король остался один. Он пересел из-за стола на тахту, привалился к стене, закрыл глаза. И заснул в ту же минуту – как провалился. Сквозь сон чувствовал осторожные прикосновения Анны Павловны, холодные ватные тампоны, шероховатость бинта, теплую ладонь на своем лбу. Чувствовал – и не мог открыть глаз.