вперед, утыкаясь лицом ей в ключицу. И наградой мне стал короткий хриплый смешок, раздавшийся в жаркой пустоте, где мы оба пребывали.

Она поднялась на ноги легко и грациозно. Меня вымотало наше короткое яростное соитие, в голове гудело, смертельно хотелось пить и спать. Я пополз в сторону спальни, краем глаза наблюдая, как двигается, чуть пританцовывая, по квартире то, что явилось из симбиоза смерти и похоти. Схватившись за ворот любимой Женькиной футболки, она легко разорвала ее и бесполезной тряпкой швырнула на пол. И это было прекрасно и правильно. Я оскалился, приветствуя это действие, и восторженно захрипел, снова проваливаясь в гулкое небытие.

Сколько занял мой путь до кровати? Не могу сказать точно. Часы. Я проползал на руках совсем немного, волоча за собой онемевшую нижнюю половину тела, чувствуя, как уже не опускающийся ни на минуту член скребет нежной головкой по полу, после чего Она переворачивала меня на спину, и случка повторялась. Я заканчивал, Она поднималась на ноги, веселая и бодрая. Она танцевала, широко раскидывая руки, бесстыже раздвигая ноги и с каждым разом все меньше напоминая Женьку.

Ее тело перестраивалось. От изящной хрупкости моей невесты, сухопарой и тонкокожей, не осталось и следа. То, что пришло ей на смену, обладало телом охотницы, привыкшей выслеживать добычу и вступать с ней в схватку. Узкие бедра окрепли, икры налились упругой силой. Мягкие, но сильные пальцы впивались в мои плечи, загоняя под кожу ногти, ставшие толще и мощнее. Почти плоская Женькина грудь округлилась, потяжелела. Твердые кончики сосков теперь касались моего лица, когда она склонялась надо мной, слезая.

По квартире плыл тяжелый запах пота, вагинальной смазки, слюны и спермы. Воздух стал густым и тяжелым, влажным. С каждым вдохом я понимал все яснее, что происходящее мне нравится. Мне нравился даже тяжелый стук, с которым ходила по комнате… Она.

То, что выходные остались позади, стало ясно только потому, что мне позвонил начальник. Я валялся в кровати, совершенно обессиленный, с посиневшим от долгого непроходящего напряжения пенисом, с плечами, до мяса располосованными Ее когтями, тонкими и изящно изогнутыми. Ее прекрасными когтями. Ее язык, длинный и подвижный, как змея, скользил по моему телу, жадно слизывая любые выделения, которые оно еще способно было произвести. Воздух загустел настолько, что я не вдыхал, а практически пил его, втягивая носом жадно, с громкими всхлипами. Капельки влаги катились по стенам, срывались с потолка. Шторы, которые Она плотно задернула, маслено поблескивали.

В этот маленький мирок, душный, мокрый, пахнущий похотью и усталостью, ворвалась резкая трель мобильного. Она не дрогнула, не повернула голову, словно вообще не обратила на звук внимания.

– Телефон… – хрипнул я. – Телефон…

Она вопросительно глянула на меня, и я не мог не поразиться ее красоте. Черты пока оставались Женькиными, но уже избавились от всего человеческого несовершенства. Скулы стали шире, приобрели монгольскую четкость линий. Губы, изначально тонкие и бледные, наполнились жадностью. Но больше всего мне понравились глаза. У кого, кроме Нее, могли быть такие прекрасные, лишенные радужки и белка, совершенно черные глаза со слабым фиолетовым отблеском? Да, Она была прекрасна. Даже маленькие рожки, прорвавшие воспаленную кожу на лбу, совсем Ее не портили, как и ручейки крови, прочертившие дорожки через лоб и щеки, прямо до уголков губ. Я потянулся и слизал алую жидкость. На вкус она напоминала винный уксус, будто я облизал горлышко бутылки, вскрытой после нескольких столетий во влажном погребе. Ничего человеческого, ничего.

– Телефон…

Мне уже казалось, что Она проигнорирует просьбу точно так же, как и звонок. Но, с явным нежеланием оторвавшись от уже саднившей от движений языка кожи, Она змеей скользнула к столу и отдала мне трубку. Я двинул пальцем, принимая вызов, прислонил динамик к уху.

– Алло! – загрохотал голос начальника. – Ты где? Рабочий день начался давно уже!

Я рассмеялся, будто летний ветер провыл в пересохшей водосточной трубе. Начальник тут же сбавил тон.

– Ты там чего, заболел?

– Ага…

– Ковид?

Я промолчал. Слышно было, как напряженно трудится мозг этого человека, пытаясь выдумать решение проблемы. Скрипят шестеренки, шуршит механизм…

– Ладно, я понял.

Ничего он не понял. Я улыбнулся. Она, в этот самый миг поднявшая на меня глаза, улыбнулась в ответ хищной улыбкой, полукругом, составленным из тонких зубов рыбы-удильщика.

– Я тебя пока отпускаю с работы так, хорошо? Но ты вызови врача хоть. С больничным потом разберемся. Ладно, все…

– Постойте!.. – Я постарался стереть улыбку с лица, в отличие от Нее, высунувшей язык прямо между иглами зубов. – Я понимаю, что… Прямо неудобно просить…

Я старательно засопел в трубку. Это было странно: мой мозг не до конца осознавал, что я делаю, а язык уже лгал так, как Она хотела. О да, Она была довольна. То, что делал Ее язык, ясно давало это понять.

– Ну? – не утерпел начальник.

– Там же кто-то из ребят рядом со мной живет, да? Влад вроде бы. Вы не могли бы его попросить мне лекарства занести? Что-нибудь жаропонижающее. Очень надо. Не могу сам до аптеки дойти.

Его сомнение повисло в слабо шипящем помехами эфире, и я добавил так жалостливо, как только мог:

– Пожалуйста!

– Ладно, я его попрошу. Только не зарази его смотри, не хватало мне двоих сразу потерять!

– Спасибо.

Я повесил трубку, не прощаясь. Мне можно, я ведь болен. И сразу же кончил под Ее радостное урчание.

Теперь нас двое. Двое и Она. Я знал, кого попросить прислать ко мне. Не обдумывал это нарочно, но почему-то знал.

Вдвоем легче. Пока Она занята одним, второй может отдохнуть на полу в коридоре. Кровать превратилась в Ее алтарь, на который мы по очереди приходим, чтобы принести Ей дар, которого Она так жаждет. Который необходим Ей.

Лежа на спине, погрузив саднящие царапины на плечах в теплую лужу, собравшуюся между стеной и дверью ванной комнаты, я слушал счастливые стоны Влада, доносящиеся из комнаты, и улыбался, вспоминая, как он орал, едва оказавшись в квартире. Глупый толстый Владик. Одинокий Владик. Владик-девственник.

Когда Она втащила его в квартиру одним резким движением, молниеносно ухватив за рукав куртки, он еще не голосил. И когда мы с Ней вдвоем повалили его на пол и принялись срывать одежду с рыхлого тела, он молчал. И только когда я прижал его ноги к полу, а Она, усевшись верхом, облизала залитое потом и слезами лицо чудесным, длинным