— Вообще-то я только тем и занимаюсь, что тебя выслушиваю…

— Она день и ночь пристает ко мне со своими уговорами. Хоть вешайся, честное слово! Еще свадьба эта, будь она неладна…

— Ну а ты?

— А что я? Я ей уже сто раз объяснил, что не хочу никакого ребенка. Не юноша же, в самом деле! Но она ничего не желает слушать. Целыми днями ходит за мной по пятам и твердит одно и то же, всю плешь проела! На днях я ей говорю: «Лиза, по-моему, ты просто зациклилась, тебе нужно абстрагироваться», и знаешь, что она мне ответила?

— О да! Если не ошибаюсь, она сказала: «Раз ты так упорно не желаешь со мной никого заводить, то абстрагироваться мне придется от тебя».

— Вот именно. Тогда я сказал, что если ей так необходимо со мной кого-то заводить, то пусть это будет какая-нибудь домашняя зверушка, после чего она обозвала меня старым эгоистичным хрычом. Может, ты хоть посоветуешь, как ее вразумить?

— Советов давать не стану, но взамен осмелюсь высказать вслух то, в чем ты сам боишься себе признаться.

— Что именно?

— Вы зашли в тупик. Ты никогда не смиришься с мыслью о ребенке. Она же хочет его больше всего на свете.

— В самую точку. А дальше?

— Это все. Больше добавить мне нечего.

Расстаться с Лизой было правильным решением, хотя нельзя сказать, что оно далось мне легко. Глубоко в душе я сильно переживал из-за того, что так с ней обошелся, и утешал себя лишь тем, что, по крайней мере, поступил честно, ибо, положа руку на сердце, уже не любил ее так, как прежде. Допустим, на женитьбу я бы еще согласился, но ребенок… Для меня это слишком большая ответственность. С браком можно покончить в любой момент, а вот ребенок никуда не денется. За время нашего знакомства я успел искренне к ней привязаться, но, как видно, этого оказалось недостаточно. А сегодня у меня появился новый повод убедиться в правильности своего решения, ведь именно сегодня я впервые увидел малышку Ивуар. Мою внучку. Страшненькая и сморщенная, как и все новорожденные, она кажется мне самым прекрасным младенцем на свете. Хорошо все-таки, что два года назад у меня хватило ума не пойти на поводу у Лизы, иначе, в одночасье заделавшись отцом и дедом, я бы не смог в полной мере ощутить остроту сегодняшнего момента. Любовь, которую испытываешь к внукам, совершенно иной природы, нежели любовь к детям. Она не столь бурная, но от этого не менее нежная. Лео же переживает сейчас то же, что и я двадцать три года назад. С самого утра с его лица не сходит блаженная улыбка, и кажется, что от счастья он готов обнять весь мир.

— Представляешь, я стал отцом!

— А я вот, представляешь, дедом!

— Правда, она хорошенькая?

— Она не хорошенькая, она прямо-таки красотка!

— Ну и ну, я — и вдруг папаша… Вот мама-то небось не нарадуется…

Тот факт, что о матери у него сохранились лишь самые смутные воспоминания, не мешает ему думать о ней постоянно. Он по-детски трогательно продолжает верить в то, что она неотступно следит за ним откуда-то сверху и разделяет с ним каждое мгновение его жизни. Заботится о нем. Мне никогда не приходило в голову рассказать ему, как обстоят дела на самом деле, памятуя о грандиозном провале, который потерпела моя первая и единственная попытка поделиться своей тайной с Алисой. И все же иной раз меня так и подмывает открыть людям глаза на мир. Однако, научившись реально оценивать ситуацию, я прекрасно понимаю, что вещи, столь очевидные для меня, окружающие воспримут в лучшем случае как любопытную гипотезу, а в худшем — как бред сивой кобылы, причем слава городского сумасшедшего будет обеспечена мне при любом раскладе. Так что буду-ка я лучше помалкивать. Пусть это так и останется моей маленькой тайной.

Я дедушка… Ни за что бы не поверил, что рождение внуков способно принести человеку столько счастья, пока сам его не испытал. Я бесконечно умиляюсь, глядя на это крохотное создание, еще не способное по природе своей полюбить меня, и понимаю, что сам уже успел полюбить его всем сердцем. И это самое главное.

Уборка дома отняла у меня чуть ли не два часа. Не то чтобы я такой уж чистюля — в обычные дни вид скопившейся по углам пыли не вызывает у меня желания немедля взять в руки тряпку. Но сегодня особенный день, сегодня Лео со всей семьей приезжает ко мне погостить на целую неделю, и я делаю все возможное, чтобы мой дом как можно меньше походил на берлогу старого холостяка. Потому что, если ему опять что-то не понравится, он в очередной раз заладит песню о том, что мне срочно нужно завести в доме женщину, которая бы занималась мной самим, а заодно и хозяйством, а то, видите ли, белье у меня не стирано, в холодильнике пусто, а из посуды только и осталось, что пара битых тарелок да кучка потрескавшихся стаканов. Посуда! Я так и знал, что что-нибудь обязательно забуду. Только я собирался вздремнуть чуток, и на тебе… Ну да ничего, после отдохну. В запасе у меня еще есть пара часиков, так что вполне успею сгонять в магазин и купить все, что нужно, к их приезду.

Осматриваясь в поисках ключей, я внезапно почувствовал легкое помутнение в глазах. Ощущение было странным и непривычным, однако я не стал обращать на него особого внимания, посчитав, что скоро само пройдет. Я продолжал собираться, когда вдруг по всему лицу у меня ни с того ни с сего забегали мурашки и одновременно с этим вдруг отказала правая рука, повиснув плетью вдоль тела. В следующее мгновение я полностью потерял зрение, словно провалившись в черную дыру, и тут уж запаниковал по-настоящему. Беспомощно шаря руками по сторонам в поисках точки опоры, я наткнулся на какой-то предмет — кажется, это был стул, — но, так и не успев на него присесть, потерял равновесие и рухнул на пол. На этом мысль моя прервалась и сознание потухло.

Когда до меня наконец дошло, что же произошло на самом деле, я пришел в ярость, в груди поднялась волна праведного гнева, готовая того и гляди выплеснуться наружу. Однако внезапно она улеглась, и неожиданно для самого себя я полностью успокоился. Что ж, должно быть, смерть действует на нас отрезвляюще. Я умер. Невероятно говорить такое самому себе. Обидно, конечно, что это произошло так скоро, хотя, кто его знает, все могло случиться гораздо раньше, так что, по большому счету, жаловаться мне не на что. Помереть в шестьдесят, конечно, тоже рановато. Я бы не отказался еще немного побыть с внучкой, посмотреть, как она растет, порадоваться успехам Лео. Бедняга, представляю, как он огорчится. Всю жизнь прожил без матери, а тут еще и я. Хотя какая разница, что сегодня, что через десять лет, — его скорбь будет одинаково глубокой. Так уж заведено, что дети хоронят своих родителей. Одно меня успокаивает: теперь он не один, у него есть своя семья, и нельзя сказать, что я бросаю его на произвол судьбы. Мне жаль уходить из его жизни, но, с другой стороны, можно больше не опасаться, что в один прекрасный день я превращусь в дряхлого, беспомощного старика и стану для него ненужной обузой. Одна мысль о том, что я буду угасать медленно и мучительно, приводила меня в ужас. Но теперь я уверен, что ничего такого со мной не случится. Я даже рад, что все произошло именно так, потому что вчера вечером, когда Лео позвонил мне, чтобы сообщить, во сколько они приедут, перед тем, как повесить трубку, я успел сказать, что очень люблю его. Это были мои последние слова, обращенные к сыну. О лучшем прощании с ним я и не мечтал.