ведьму, без особых разбирательств. Но теперь не то! Теперь я желаю получить её живой и невредимой, чтобы устроить процесс для всей Европы! И я это сделаю! Я уничтожу проклятых бастардов и верну своё – то, что нам дал наш великий король Гарри, и что я не имею права потерять!

Присутствующие закивали. Некоторые украдкой вытирали глаза.

– До сих пор я считал французские победы случайностью! Досадным стечением обстоятельств! Нелепостью, которая посылается нам, чтобы мы собрались и нанесли последний удар, который завершит эту давнюю тяжбу за престол! Я думал, что много потерял под Орлеаном, однако надеялся многое и возместить. Но разгром при Патэ лишил меня всего! Вы понимаете, ЧТО означает это поражение?! Храбрость наших солдат окончательно пала вместе с теми, кто остался на том поле! И если есть ещё надежда спасти положение, то будьте готовы, милорды, идти к ней через унижение ещё большее, потому что я намерен просить помощи у Филиппа Бургундского!

Герцог переждал пока успокоится поднявшееся среди лордов волнение, помолчал немного, успокаиваясь сам, трудно сглотнул и продолжил:

– Мне донесли, будто девка собирается идти на Реймс, чтобы короновать своего б… бастарда, что в сложившейся ситуации для нас – лучший исход. Путь на Реймс пролегает по землям Филиппа, и даже если он не сможет помешать, пускай хотя бы задержит французское войско, пока мы не соберем новые силы в Нормандии.

– А если французы пойдут через Париж на Нормандию? – хмуро заметил Саффолк, присутствующий на совете и подавленный более других.

– Я приму меры, чтобы этого не произошло, у меня есть средство. И другие меры, которые следует предпринять, тоже продуманы. Подати с наших земель в Нормандии и здесь будут увеличены, бОльшая их часть пойдёт на оборонительные укрепления Парижа, остальное – на усиление и вооружение войска. Я привлеку к обороне Парижа всю местную знать: пускай раскошелятся! Но на всё требуется время, время и время, которое может дать сейчас только Бургундия.

Бэдфорд обвёл лордов тяжёлым взглядом.

– Чтобы хорошо замахнуться, следует отступить, господа. Победителя, сделавшего пару шагов назад, не осудит никто. Никто! Но только если он победитель… Так что хотим мы или нет – нам придётся убеждать Филиппа любыми средствами, вплоть до уступок везде, где он пожелает! И со всем смирением, о котором теперь придётся вспомнить, потому что сейчас мы не победители!

Герцог встал.

Не дожидаясь, когда смысл его слов окончательно дойдёт до слушателей, и они начнут больше по привычке, чем руководствуясь здравым смыслом, возражать и сокрушаться, едва кивнул и быстро пошёл из зала.

Да. Да, да! Как ни унизительно, но другого выхода нет!

Филипп Бургундский, конечно же, не забыл обиды на достаточно высокомерный запрет от Бэдфорда взять под свою опеку Орлеан. Не забудет он и тех обвинений, которыми совсем недавно осыпала его английская сторона, обвиняя в предательстве, отводе войск и пособничестве общему врагу! Но, с другой стороны, на все обиды есть узы родства3, и не только их с Филиппом, а и той части французской знати, которая присягнула английскому королю. В Париже хватает бургундских родственников. И Филипп, который всегда ревностно относился к тому, чтобы подданные были им довольны, от их мнения не отмахнётся…

Что ж, он прав – не плюй в колодец… Пример отца многому его научил. К тому же положение сюзерена обязывает принимать решения с оглядкой на ту реакцию, которую эти решения вызовут у знати его земель, и на те настроения, которым эта самая знать будет подвержена. А настроения создаются легко, главное – знать, на какие пружины давить…

Ну и кроме всего этого, есть ещё… о, Господи!… Бэдфорд тяжело вздохнул… Есть ещё Шампань, которую Англия уступит – вынуждена уступить —Филиппу за помощь против этого ничтожного дофина. И перед такой приманкой мало кто устоит!

«Надо послать за Кошоном, – думал герцог, даже в мыслях словно отдавая приказы. – Пусть проведет переговоры, у него это должно получиться… И надо убедить Анну написать письмо брату, а потом ещё и сестре Маргарите в Турень… Кажется, муж мадам Маргариты – мессир де Ришемон – слишком сильно желает воевать с нами… Что ж, трёхтысячное бретонское войско оказалось хорошей подпоркой чахлому дофину, и нам сумело изрядно навредить… Может, зря я не дал когда-то герцогу Артюру стать при мне главнокомандующим и вернуть себе титул графа Ричмондского?4 Не пообещать ли вернуть его снова? За помощь или за отказ в помощи – тут уж с какой стороны посмотреть… Но стоит ли?».

Герцог остановился посреди переходной галереи возле окна, за которым небо уже сменяло полуденную яркость на густые закатные оттенки, и, задумчиво глядя на угасание очередного дня, отрицательно покачал головой.

Отдать титул?

Ну, не-ет.

Это он сгоряча… По привычке решать всё своими силами. Однако сейчас нужна не сила. Пришло время дипломатии родственных связей и изворотливости прелатов. Пусть пишут, пускай ездят и убеждают, пусть обещают – в разумных пределах, конечно – но французы не должны именно сейчас пойти на Париж и Нормандию! Их девка обещала бастарду-Шарлю коронацию? Вот пусть и держит обещание! Коронация, в конце концов, всего лишь ритуал. И мессир Артюр в своём желании воевать пусть лучше хорошенько потреплет Бургундца, если, конечно, они по-родственному между собой не договорятся…

Во всём этом жаль только одного: безумно жаль, что придётся уступить Шампань! Но дело того стоит. Филипп обидчив, однако не дурак: понимает, что от Шарля – стань тот полновесным королём – не получит ничего. В лучшем случае – право оставаться в прежних границах своих земель, чего герцогу Бургундскому, конечно же, слишком мало теперь, когда он может получить много больше от Бэдфорда! Вопрос лишь в том, во что Филипп оценит свои обиды и хватит ли ему одной Шампани?..

Хотелось бы верить, что да…

Внезапно за спиной Бэдфорда что-то зашелестело. Вздрогнув, он обернулся и невольно отпрянул.

Несколько фрейлин, молчаливых, как призраки, поклонились ему, затем прошествовали мимо такие же, как призраки, бесшумные. Одна несла в руках большую чашу с засахаренными орехами.

«Откуда они тут?» – удивился герцог.

И тут же вспомнил: «Изабо!»

Несколько дней назад он сам позволил бывшей французской королеве временно переехать сюда из её особняка на улице Барбетт, в котором мадам затеяла очередные перестройки, но за последними событиями совершенно о гостье позабыл. Что, впрочем, и не важно, потому что Изабо уже давно жила как отшельница, и ни в чьём обществе не нуждалась. Несколько фрейлин, весьма мерзких по мнению Бэдфорда, да огромное