Разумеется, подобная точка зрения в российском обществе является откровенно маргинальной; ее сторонников можно встретить разве что среди полубезумных «истинно-православных» сектантов, празднующих день рождения Гитлера неонацистов, сгруппировавшихся вокруг журнала «Посев» неовласовцев да прагматично отрабатывающих зарубежные гранты «либералов». А вот в историографии апологетика «локотской альтернативы» парадоксальным образом оказывается господствующей — просто потому, что писать о ней предпочитают почти исключительно ревизионисты. И пишут они активно: к настоящему времени о «Локотском округе» опубликовано семь книг и несколько десятков статей [315]. При этом, правда, особого прироста фактической информации не наблюдается: в качестве основного источника в большинстве случаев используется издававшаяся в Локоте коллаборационистская пресса да отдельные сообщения советских партизан. Еще одна примета ревизионистской историографии — практически полный отказ от исследования преступлений формирований РОНА, совершавшихся во время карательных операций против советских партизан. Зато партизаны в работах ревизионистов непременно предстают кровавыми бандитами.

Публикуемая статья не претендует на полное раскрытие всех тем, связанных с историей «Локотского округа» и бригады Каминского. За скобками остается участие бригады РОНА в борьбе с белорусскими партизанами под Лепелем, участие «каминцев» в подавлении Варшавского восстания и многие другие не менее интересные сюжеты. Написание полной истории «бригады Каминского» — дело будущего, пусть и недалекого. Пока же попробуем найти ответы на вопросы, связанные с т. н. Локотским округом. Чем на самом деле являлось это административное образование? Действительно ли формирования Каминского, а не советские партизаны были «хозяевами Брянских лесов»? Участвовали ли «каминцы» в нацистском геноциде против населения оккупированных областей?

Прежде чем приступить к рассказу о «Локотском самоуправлении», уясним обстановку на оккупированной нацистами Орловской области. Оккупирована эта территория была в начале октября 1941 г. Сокрушив войска Брянского фронта, 2-я танковая армия Гудериана ушла дальше — на Тулу и Москву. А перед командующим тылом армии встала нелегкая задача организации на захваченных территориях оккупационного порядка.

Анализ немецких документов, проведенный американскими историками, свидетельствует, что главной проблемой командующего тылом был недостаток войск. «После продвижения боевых частей дальше на восток ответственность за управление и обеспечение безопасности в этом регионе была возложена на командование тыловых частей второго эшелона. Имеющихся в их распоряжении сил едва хватало для занятия крупных центров и защиты главных линий коммуникаций» [316].

Главными коммуникационными линиями оказались, естественно, железные дороги. В области их было немало. С запада в область вели две железные дороги: Гомель — Клинцы — Унеча — Брянск с юго-запада и Смоленск — Рославль — Брянск с северо-запада. Из Брянска железные дороги расходились по четырем направлениям. На юг шла железнодорожная ветка Брянск — Навля — Льгов — Харьков. От Льгова на восток уходила железная дорога к Курску. На юго-восток из Брянска шла железная дорога на Орел; на северо-восток — к Калуге, на север — к Кирову и Вязьме. Еще одна железнодорожная ветка напрямую связывала Орел и Курск.

Значительная протяженность железных дорог сама по себе делала их защиту довольно-таки трудным делом. Ситуация усугублялась тем, что западная и юго-западная части Орловской области были покрыты густыми лесами, в которых находили укрытие «окруженцы» разбитого Брянского фронта, а также организованные местными партийными властями и органами госбезопасности партизанские отряды и диверсионные группы. Согласно отчету начальника 4-го отдела УНКВД по Орловской области, в общей сложности на оккупированной территории оставлено 72 партизанских отряда общей численностью 3257 человек, 91 партизанская группа общей численностью 356 человек и 114 диверсионных групп численностью 483 человека [317]. Немаловажным было то, что, в отличие от партизан приграничных областей, которых летом 1941 г. забрасывали в тыл врага практически без подготовки, у орловских партизан оставалось время на слаживание. Больше половины из них к тому же прошли подготовку в специальных школах, в первую очередь — в возглавлявшемся полковником Стариновым Оперативно-учебном центре [318]. Результат не замедлил сказаться: в течение октября — середины декабря распалось лишь 8 партизанских отрядов общей численностью 356 человек [319]. Остальные продолжали борьбу.

Командующий 2-й армии мог противопоставить партизанам немногое: часть охранной дивизии тыла группы армий «Центр», батальон охраны и батальон военной полиции. 29 октября в помощь этим силам с фронта был снят полк из состава 56-й дивизии [320].

Кроме того, на территории Брянщины действовали подразделения айнзатцгруппы «Б» — сначала зондеркоманда 7-б, а затем зондеркоманда 7-а (дислоцировавшаяся в Клинцах) и айнзатцкоманда 8 (действовала в Брянске) [321]. Основной их задачей было уничтожение «нежелательных элементов», в первую очередь — коммунистов и евреев.

Без дела эти подразделения не оставались: практически сразу же после оккупации в районе железнодорожной станции Брянск-2 был проведен расстрел примерно семи тысяч человек, значительное число которых составляли евреи [322]. В Орле в течение первого месяца оккупации было расстреляно и повешено 1683 человека [323]. Менее масштабные расстрелы проводились и в других населенных пунктах. «Расстреливали целыми группами, [по] 30–50 арестов и расстрелов, за кислородным заводом трупы расстрелянных валялись несколько дней, — вспоминала впоследствии жительница города Бежица (Орджоникидзеград). — Так продолжалось весь 41-й и начало 42-го г. Достаточно было одного заявления какого-нибудь преданного негодяя, и человек переставал существовать» [324].

На территории Орловской области оккупантами было создано три лагеря для военнопленных: в Брянске, Орле и Калуге. В эти лагеря сгонялось и мирное население; условия содержания были по-настоящему кошмарными. Это в послевоенных показаниях признавал даже командующий 2-й танковой армии генерал Рудольф Шмидт:

«При первом посещении Орловского лагеря 28 декабря 1941 года, т. е. вскоре после назначения меня на должность командующего 2-й танковой армией, я установил, что военнопленные содержались в очень плохих условиях: лагерь, располагавшийся в здании старой фабрики, был переполнен, помещения, в которых содержались военнопленные, совершенно не отапливались, несмотря на то, что мороз доходил в ту зиму до 40 градусов, раненые и больные содержались вместе с остальными военнопленными, причем никакой медицинской помощи им не оказывалось, питание было недостаточное.

Военнопленные использовались на тяжелой работе. Все это привело к тому, что смертность военнопленных в Орловском лагере, в результате обморожения, истощения и болезней, была очень большой. Так, в январе 1942 года смертность в силу указанных причин достигла 10–20 %. Умерших военнопленных массами хоронили в ямах позади здания лагеря» [325].