— Это уж точно сведет беднягу в могилу, даже если его рана не окажется смертельной, — заметил Мэрфи.

Затем мы принялись за работу. На следующий день после наших приключений в Апокото в лагере на берегу собралась уже почти тысяча негров, и Спринг горел желанием как можно быстрее загрузить товар и убраться прочь. Его беспокоило, что у выхода в море нас может подстерегать патрульный корабль. Опасения же Салливана, что Гезо может прийти в голову мысль спуститься вниз по реке и покончить с нами, он не принимал во внимание. По мнению Спринга, не Гезо, а сами амазонки решились напасть на нас на обратном пути. Сейчас же они спасли шестерых своих подруг, а Гезо заполучил свои револьверы, так что он вряд ли захочет и дальше преследовать нас. Капитан был прав: Санчес, который был удивительно расторопен для испанца, днем позже отправился переговорить с Гезо и разузнать, все ли в порядке. Он нашел старого негодяя в большом беспокойстве из-за опасений, что Спринг перестанет теперь торговать с Дагомеей. Санчес поспешил его успокоить и даже намекнул, что если Гезо сейчас решится пожертвовать парой амазонок, это могло бы способствовать восстановлению дружеских отношений, но теперь этот черномазый мерзавец был слишком осторожен, чтобы провоцировать своих телохранительниц. Он только крепче прижимал к себе ящик с револьверами и умолял Санчеса заверить Спринга, что он остается его другом, сава-сава, и надеется, что они будут продолжать выгодный бизнес, — и это при том, заметьте, что Кирк и двое других моряков, которых амазонкам удалось захватить, были доставлены в Дом Смерти. Эти черные шлюхи хорошо потрудились над пленниками — на потеху торжествующей толпы. «Они все еще живы, — сообщил Санчес, но уже мало чем напоминают разумных существ». Таким образом, достоинство обеих сторон было сохранено, но ни на что более ни Спринг, ни Санчес уже не рассчитывали. На «Бэллиол Колледже» натянули абордажные сети и зарядили двенадцати- и девятифунтовки, а патрули Санчеса зорко следили за тропами в джунглях и за рекой. К счастью, пока все было спокойно, и процесс погрузки рабов продолжался. Поскольку наш второй помощник был мертв, а третий — при смерти, мне приходилось работать за троих. Даже при помощи матросов, которые так хорошо знали свое дело, как наши, совсем не просто было загнать шесть сотен тупых испуганных негров в трюм для рабов — это было потруднее, чем погрузить ирландскую пехоту на военный транспорт.

Для начала Спринг и Мэрфи прошлись по лагерю, отбирая самых лучших парней и девчонок. Их сбивали в группы по сто человек — мужчин и женщин отдельно — огромная масса вонючих, колышущихся черных тел. Все полностью обнаженные, они стояли, сидели на корточках и просто валялись на земле. Над загонами постоянно — денно и нощно — стоял сплошной гул, прерываемый ненадолго лишь когда неграм приносили лохани с какой-то бурдой. Что меня особо удивляло, так это то, как Спринг и Мэрфи не боятся разгуливать среди этих животных — всего лишь вдвоем среди сплошной испуганной черной массы, сопровождаемые только несколькими охранниками, которые по их приказу выбирали наиболее подходящие экземпляры. Если бы у черномазых была бы хоть капля смелости, они могли бы разорвать их на кусочки, но рабы лишь уныло сидели, что-то бормоча. Я вспоминал амазонок и думал, что же могло так превратить их из отважных дикарей в стадо тупых животных, — очевидно, это была одна из загадок африканского побережья. Салливан говорил мне, что, по его мнению, черные знали, что им суждено стать рабами, но будучи безмозглыми скотами, даже не думали как-либо избежать своей судьбы.

Отобранных негров отделяли от общей толпы и запирали в узкие загоны, наподобие овечьих, всех вместе. С одной стороны загоны стерегли по трое черных охранников с бичами и пистолетами. С другой стороны загона был проделан узкий проход — такой, что через него могло протиснуться не более одного человека, — охраняемый двумя самыми сильными стражами. Как только очередной негр проходил через него, охранники валили раба наземь лицом вниз подле жаровни, полной горячих углей, и двое подручных этого даго Санчеса ставили раскаленным железом клеймо на черном плече. Стоял дикий крик, и негры в загоне пытались выбраться через противоположный вход, но охранники хлестали их бичами, и очередная жертва загонялась прямехонько под раскаленное клеймо. Стоны и вой, доносившиеся из загона, — это было нечто неописуемое, и все наши, свободные от вахты, сбегались посмотреть на негров, которые рыдали перед тем, как их должны были заклеймить, а после так забавно прыгали и визжали.

Спринг лично присматривал за тем, как клеймили женщин, следя, чтобы это делали осторожно — чуть ниже локтя с внутренней стороны руки.

— Кто, черт возьми, захочет иметь черную девку с клеймом на спине? — орал он. — Даже если она не слишком смазлива, чем меньше клеймо заметно, тем лучше. Легри рассказывал мне, что нынешним американским леди на Юге уже не нравится, чтобы работницы на их плантациях были мечеными. [XXII*] Так что будьте осторожны с этими клеймами — да, да, вы двое! А вы, доктор, не жалейте жира.

Эти слова были обращены к Мэрфи, который сидел неподалеку от жаровни с объемистым бочонком свиного жира у ног. Как только очередному негру ставили клеймо, один из черных стражей подсовывал прямо под нос Мэрфи обожженное плечо или локоть. Ирландец внимательно осматривал свежую отметину, затем зачерпывал пригоршню жира и с размаха шлепал на рану, приговаривая «Это тебе, Самбо»,[43]или «Это только прибавит тебе красоты, acushla».[44]Как всегда, он был наполовину пьян и время от времени снова прикладывался к бутылке, чтобы подкрепиться, после чего начинал кричать, подбадривая все новых негров, или хрипло запевал обрывок какой-то песни. Я как сейчас вижу его, раскачивающегося на табурете, — его красное лицо блестит, сквозь распахнутую рубаху видна рыжая шерсть на груди, он раз за разом нашлепывает порции жира своей большой рукой и распевает:

Хотя десницей ще-едрой

Господь дары дай-от,

Язычник в ослепле-еньи

Хвалу камням пой-от.

К тому времени, как он покончил с дикарями, к трапу «Бэллиол Колледжа» притащили кучу деревянных клетей. Одни из них были размером шесть футов на два, другие чуть поменьше и третьи совсем маленькие. Большие предназначались как основы полок на палубе для размещения рабов, меньшие — для первого яруса полок и самые маленькие — для самого верхнего яруса. При этом внимательно следили, чтобы отделять женщин от мужчин — рослая девушка или невысокий парень могли попасть в секцию, несоответствующую их размерам, а Спринг не хотел этого. Он приказал, чтобы женщин загнали в переднюю часть первого яруса, а мужчин — в заднюю. К тому же, когда негры будут скованы, то не смогут забраться на верхние ярусы. Я не понимал, почему это невозможно, но у Спринга, без сомнения, были собственные соображения по этому поводу.

Когда открыли трюм, началась по-настоящему жаркая работенка. Я мало что знал об этом, но, поработав с матросами, которые грузили невольников, скоро понял, в чем суть дела. Как только очередного раба вталкивали в трюм, ожидающий там матрос связывал его и заставлял лечь на палубу в отведенном уголке, головой к борту судна и ногами к проходу, так что в конце концов с обеих сторон палуба была заполнена ими в два ряда. Каждый мужчина должен был уместиться на пространстве шесть футов на пятнадцать дюймов; если же пленников сжимали еще туже или приказывали лечь на правый бок, то их можно было уместить еще больше.