– Но «звериным» уже не нужны были гробы, чтобы плодиться, вот в чем загвоздка, ― бесцеремонно обрывает подругу Цьяши. ― Они ведь уже знали, как сношаться. И благополучно делают это до сих пор.

– Цьяши!

Гибкая Лоза смеется и отмахивается, к нашим ногам падает ветка. Кьори вздыхает, аккуратно перешагивает ее, подобрав полы травяной юбки, и продолжает рассказ.

Светочи ― род Белой Обезьяны ― получили власть, потому что первыми присягнули Звездам на верность и вознесли молитву. Прочие «звериные» в большинстве оказались слишком горды и кровожадны, «зеленая» же ветвь ― робка. Мужчина и Женщина из рода Обезьяны сумели объединить, примирить и успокоить разрозненный молодой народ и повели его за собой. Что же касается Саркофагов, боги действительно уничтожили их, не желая новых творений. Уничтожили все, кроме одного. Саркофаги несли в себе даже не магию, а домагию ― силу, сотворившую мир и не зависящую от поступков и судеб населивших его существ. Саркофаг Обезьяны боги сохранили, спрятав от смертных. Он был явлен только века спустя, когда…

– Когда пришли экиланы. ― Кьори поднимает глаза к небу, едва виднеющемуся за листвой. ― Когда погиб старый светоч. Когда молодой престолонаследник Эйриш Своевольный Нрав принял его магию и сразился с Мэчитехьо, но проиграл. Он умирал, а наши жрецы и воины забрали его и, по знамению Звезд, отнесли в Лощину. По пути многие отдали жизни, ведь никто не умел тогда заклинать змей. Светоча положили в Саркофаг в надежде исцелить. Чуда не произошло, но… Эйриш и не умер. Он там до сих пор. Оттуда он говорит с нами, и мы верим, что однажды он восстанет. Жаль, пока это невозможно: едва крышку открывают, едва он делает шаг, страшные раны кровоточат. Мы не открывали ее давно.

У меня больше нет возможности смотреть на жрицу: нужно быть внимательнее, слишком много змей. Приходится останавливаться, пропускать их, задерживать дыхание, чтобы не закричать. Змеи ― зеленые, черные, кораллово-красные ― не нападают, спешат, влекомые чем-то вперед. Но я слишком хорошо представляю, как вопьются ядовитые зубы, если наступлю гадкой твари на хвост. А две кобры, рожденные неосторожным ударом клинка, неизменно рядом.

– То был честный бой, ― продолжает Кьори. ― О Мэчитехьо можно сказать много дурного, но сражается он всегда честно, если выходит на поединок сам. Просто Эйриш был ослаблен. Когда умер его отец, вся магия, обычно передаваемая наследнику плавно, ритуалами, влилась в Эйриша разом, подобно молнии. Он…

Кьори опять осекается, смотрит под ноги. Вовремя: там проползает кобра с причудливым желто-серым капюшоном. Цьяши больше не рубит ветви; стволы деревьев пошли гладкие, кроны начинаются выше человеческого роста, зато лианы тянутся нескончаемым пологом над самыми головами. Приходится иногда пригибаться. Ноздри щекочет запах подгнивающего болота. Становится все жарче, из-за перегороженного неба ― темнее.

– Он спятил, ― заканчивает за подругу Цьяши. ― Не мог управлять силой, а еще, вливаясь в тело, она состарила его.

– Не состарила, ― уточняет Кьори, ― а осушила, забрала юность. Он был почти мальчиком, когда это случилось, а очнулся уже мужчиной. Не стариком, но…

– Ужасно!

Это вырывается помимо воли. Я представляю: быть, например, девочкой лет двенадцати и мечтать, как расцветешь в юную девушку, а потом ― в один день! ― проснуться сразу женщиной?.. С увядающей кожей, без нежной хрупкости, без свежего сияния глаз и улыбок? И без… памяти о юности? О первой любви? Как если бы ранняя весна с чахлой молодой порослью, минуя майское тепло и лето, сразу перетекала в осень.

– Да, именно так, ― продолжает Кьори. ― Но Цьяши не права, престолонаследник не «спятил», а был убит горем и яростью: из-за отца, из-за того, что гости, к которым мы были так добры, предали нас. Убили старого светоча Элиэна в мирный час, на своем…

– Это, может, святотатство, ― вмешивается Цьяши. Она замедлила шаг и небрежно поигрывает клинками. ― Но, по-моему, престолонаследник сглупил. Ему досталась вся магия отца, магия Звезд… неужели он не победил бы этой магией каких-то там чужеземных экиланских божков, если бы постарался?

Кьори резко высвобождает у меня руку и упирает в бок.

– Цьяши!

Но на подругу не действует тон, она настаивает:

– Решение было глупым. Тем более глупым, учитывая, что сражался этот Эйриш, дай Звезды, чуть-чуть получше, чем… ― короткий палец указывает на меня, и я, стараясь скрыть раздражение, напоминаю:

– Эмма.

– Да плевать! Это…

– Не слушай! ― горячо перебивает Кьори. ― Не слушай эту пигалицу, она не понимает, о чем говорит.

– Да все я понимаю!

Признаюсь ― скорее чтобы примирить их и заставить понизить голоса:

– Я не понимаю вас обеих. Какое решение принял ваш светоч? Что он сделал не так? Мне казалось, то, что он вообще сразился, не будучи воином, было…

– Глупостью! ― выпаливает Цьяши.

– Подвигом. ― Я встречаю благодарный взгляд змеиной жрицы. ― Я не смогла бы.

– Забавно… ― тихо, точно про себя, говорит Чуткое Сердце. ― Жанна приняла бы сторону Цьяши. Она всегда считала, что главное ― результат поступка, а не то, каких сил стоило на него решиться…

Да, такова была Джейн. Жанна. Имя, тень имени в мыслях в который раз опаляет горем. Я опускаю глаза и без ужаса, почти привычно натыкаюсь взором на блестящую черными чешуйками змеиную спину. Мелькнув рядом, меж корней дерева исчезает гадюка. Снова раздается сдавленный голос Кьори:

– Вызывая Мэчитехьо на поединок, Эйриш не думал, что овладение магией требует столько времени. Она ему по-прежнему не подчинялась, когда они сошлись. Вождь предложил драться обычным оружием ― на ножах. Эйриш проиграл. И случилось то, что случилось.

Она прибавляет шагу. Полог над нами редеет, вновь проглядывает небо. Тропа расширяется и едва заметно идет под уклон. Стена деревьев становится плотнее, каждое обвивают лианы, там и тут пестреют орхидеи, видны и другие цветы. Путь сродни коридору, из которого не свернуть. Коридору, где под ногами все больше змей, а земля противно чавкает.

– Эйриш лежит в Саркофаге давно. ― Кьори выпрямляет спину, невесело улыбается. ― Благодаря искрам его жизни у нас уцелела хоть какая-то магия. Возможность взывать к богам. Пользоваться артефактами экиланов. И… приходить сюда, не боясь змей.

Она снимает с пояса ранее не замеченный мною предмет ― аккуратную свирель из семи тонких трубочек. С подобной в книгах изображают Пана, козлоногое божество то ли виноделия, то ли скотоводства. Поднимая эту свирель, Кьори выступает вперед.

– За мной.

Дальше ― за изгибом тропы ― болотистая низина, окруженная древними переплетающимися деревьями. Копошатся в гуще мха и осоки десятки змей. Кьори подносит тростниковые трубочки к губам и словно бы нежно целует крайнюю, самую длинную. Начинает.