— Тимур! — взвизгнула Илона, отстранившись.

Рассмеявшись, я остановился. Романова дрожала в моих руках и вцепилась в меня мёртвой хваткой, прижимаясь так тесно, что мне стало больно. Она уткнулась носом мне в шею и пронзительно завизжала, когда набежавшая волна подняла воду, и та коснулась ее бедер.

— Тише ты, а то оглохну на второе ухо, — проворчал я.

— Скотина ты, Агеев. Ненавижу тебя. — стукнув меня кулаком по спине, Илонка подняла голову и гневно сверкнула глазами, — Кто же так делает?

— Я.

Она возмущенно открыла рот и засопела, видимо подбирая нелицеприятные эпитеты для моей персоны.

— Сейчас отпущу, — разжав руки, я громко захохотал, когда она, пискнув, вцепилась в мою шею и повисла на ней, продолжая держаться за меня и руками и ногами, как обезьянка.

— Нет, держи! Держи меня!

Если бы я мог, я бы согнулся пополам от смеха. Но я не мог — пришлось снова подхватить ее и держать, стоя в воде.

— Дальше пойдем? — спросил я, глядя как вдали собирается новый поток воды.

— Холодно, я замерзну.

— Да тебе просто привыкнуть надо.

— Нет, холодно. Неси обратно.

— А я говорю, привыкнешь. Не так уж холодно.

— Агеев, неси обратно, кому сказала.

— Сейчас отпущу, — снова пригрозил я, правда мои руки машинально сжали ее бедра сильнее.

— Шантажист хренов, — очередная волна прошлась по нам и Романова простонала, положив голову на мое плечо, — Ой, мамочки…

— Давай просто постоим немножко, — прошептал я, не надеясь, что она услышит за шумом ветра.

Закрыв глаза, я глубоко вдохнул соленый воздух и ощутил влагу на своем лице — брызги воды и пены.

— Так хорошо, — протянул задумчиво, ненадолго спрятав лицо в ее волосах, собранных в хвост и растрепанных порывами ветра, — Ты знаешь, когда я был маленьким мне всегда казалось, что Волга — это и есть море, — невольно улыбнулся, предаваясь детским воспоминаниям, — Когда родители впервые вывезли меня в Сочи на поезде, и отвели на настоящий пляж, как сейчас помню усыпанный мелкой-мелкой галькой, я по-настоящему влюбился. У моря особый запах — соли и воды. Ни с чем не спутаешь.

— Да…

Илона провела ладонями по моей спине и переместила их на затылок, перебирая волосы. Вздрогнула, когда волна снова поднялась и тут же расслабилась, когда вода отступила.

— Что сказал доктор? — наконец-то осмелился я задать вопрос, который витал в воздухе с того момента, как мы вышли из дома.

— Она не сможет выносить этого ребенка. Либо выносит, но роды… Она рискует.

— Здоровьем? — уточнил, напрягаясь.

— Жизнью, Тимур. Жизнью. Врач говорит, что у нее плохая свертываемость крови. На самом деле очень плохая, ей нельзя делать кесарево. И если что-то пойдет не так… — всхлипнув, Илона подняла голову и посмотрела на меня полными слез глазами, — Мне страшно. Ей прямым текстом посоветовали прервать беременность сегодня. Она не хочет. Я не знаю, что делать, как ее убедить в том, что она совершает ошибку. Но еще хуже…

Запнувшись, Илона прикрыла глаза и покачала головой.

— Что еще?

— Я ее понимаю. Понимаю, почему она хочет родить, даже рискуя оставить ребенка без матери. Но я боюсь, что Игорю он не нужен так, как он нужен ей. Я боюсь, что Игорь от него откажется, если с ней что-то случится.

Отвернувшись, я посмотрел в сторону, обдумывая ее слова.

Да, я хорошо знаю Лазарева. И я знаю точно, что он никогда не откажется от Ольги — он помешался на ней, как полоумный. Но ребенок… Это нечто другое.

— Скажи, что я не права. Ты знаешь его столько лет, Тимур. Скажи мне, что я не права.

— Мне соврать? — сипло переспросил я, возвращая взгляд на ее лицо.

Девушка кивнула.

И я видел, как надежда в ее глазах разваливается на части, рассыпается на осколки, когда я соврал:

— Лазарев будет хорошим отцом.

Всхлипы вырвались из глубины ее груди, а потом и слезы потоками полились по щекам. Илона снова спрятала лицо на моем плече и продолжала плакать, пока я выходил из воды и нес ее до машины.

Платье мы оставили пляжу лас Вистас. Может быть, повезет, и на счастье.

Тимур, наши дни

— Дурдом… — выдохнул я, садясь на кровати.

Покрутил головой, размял затекшую шею. Поднявшись, вышел из спальни и хмуро посмотрел на дверь комнаты Романовой по соседству.

Да будь оно все неладно! Тихо выругавшись, сделал два спасительных шага, опустил ручку и фактически ворвался в покои Илоны. Та удивленно подпрыгнула на кровати и открыла рот, чтобы наверняка сказать какую-нибудь колкость, но я жестом руки приказал ей молчать и завалился рядом.

— Агеев, что, по-твоему, ты делаешь? — возмущенно зашипела она, когда я залез под одеяло и сгреб ее в охапку.

— Я спать хочу зверски, Илонка, — пробормотал, утыкаясь носом в ее влажные волосы, — А по какой-то глупой иронии выспаться у меня получается только с тобой, — я вздохнул и запах ромашки пощекотал ноздри, — Приставать не буду.

— Нет, ты вообще нормальный? — пробубнила в мое плечо и заворочалась, чтобы улечься поудобнее.

— Временами.

Она лягнула меня ногой, и я тихо рыкнул. Заблокировав ее нижние конечности, опустил голову и посмотрел на нее, чудом выжив под испепеляющим взглядом.

— Спи.

— Тимур, мне не нравится, что ты приперся в мою комнату.

— Формально она вообще не твоя.

— Агеев! — взвизгнула она.

— Спи, — закрыв глаза, я прислушался к внутреннему чутью — вдруг еще раз пнут и расслабился, когда Илона глубоко вздохнула и протяжно выдохнула, — Я не спал двое суток, эта подготовка меня доконала. Если ты не хочешь, чтобы я завтра кого-нибудь убил, прими мое присутствие как данность.

— Приму. Учитывая, что убьешь ты скорее всего меня, — она снова закопошилась под одеялом, и я инстинктивно покрепче сжал руки, — Да выпусти ты, я окно открою. А то задохнусь под тобой.

Ой-ой, двусмысленность брошенной фразы принесла легкий дискомфорт где-то в южной области моего тела. Сглотнув, я разжал руки и Романова выпорхнула из постели, быстро открыла балконную дверь на проветривание и так же быстро скользнула обратно, ложась мне в руки.