«Ну, надо же!.. — грустно усмехнулся он в вагонном полумраке. — А я считал ее папашу законченным сатрапом…»

Потом с протяжным вздохом Палермо восстановил в памяти тяжелый разговор с родителями, состоявшийся той же ночью, и решение, вызревшее у всех троих только ранним, промозглым утром. Повинуясь этому решению, они собрали необходимые Павлу вещи и отправились на вокзал. А через час он уже трясся в похожем плацкартном вагоне в сторону Рязани — к милой старой бабушке, беззаветно любившей единственного внука. Там, под ее теплой опекой и мягким покровительством предстояло подготовиться и сдать экзамены за курс средней школы.

И та дорога была такой же бесконечно мучительной; ночь он не спал — мучили мысли об оставленных в беде друзьях; из холодного мрака, как и сегодня печально смотрела, будто прощалась навсегда Ирина…

* * *

Ирина Филатова стала его соседкой по парте в выпускном классе новой школы микрорайона Солнечный. Неприступная и гордая девушка, с холеной и почти идеальной с точки зрения любого мальчишки внешностью. За свою неприступность с надменностью, сквозившие в общении с одноклассниками, Филатова получила прозвище «Леди Фи». Не собиралась она, похоже, общаться и с новеньким — тот предпринял пару безуспешных попыток заговорить, да нарвался на леденящее равнодушие — девица отворачивалась и делала вид усердного внимания педагогу.

Молчаливая, полная достоинства соседка училась весьма прилежно и уж никак не хуже Белозерова, и тем удивительнее стало ее неожиданное обращение за помощью. В один из дней после прозвеневшего звонка в кабинет стремительной походкой вошел математик — строгий препод в очках, гроза недоучек, лентяев и любителей списать. И в этот миг Филатова вдруг робко прошептала, избегая обращения по имени:

— Ты не мог бы показать решение задачи?

Палермо изумленно глянул на одноклассницу — пряча взгляд, та заметно нервничала…

— Из домашнего задания? — так же тихо спросил он.

— Да, — неприметно кивнула она. От былой надменности и привычной заносчивости, казалось, не осталось и следа.

— Конечно, какие проблемы…

Павел незаметно пододвинул к ней раскрытую на нужной странице тетрадь. Ирина быстро забегала взглядом по строчкам, мимоходом сбивчиво оправдываясь:

— Понимаешь, просто алгебра с геометрией мне даются с трудом. Не то, что бы я в них ничегошеньки не соображаю, ну… как бы это объяснить… не мои это предметы, одним словом. Вот литература с русским — другое дело…

Вдруг услышав свою фамилию, она поспешно встала и направилась к доске…

Еще не понимая почему, Пашка изрядно нервничал и переживал за соседку до головной боли, до испарины на лбу. Но та, успев уловить суть, уверенно вывела решение задачи, грамотно сопроводив ответ нужными пояснениями, за что и получила очередную пятерку.

Возвращаясь, она одарила юношу благодарной улыбкой, а сев рядом, шепнула:

— Спасибо.

После этого случая холодок, веявший от неприступной красавицы, стал понемногу исчезать. Она незаметно кивала Белозерову при встречах; на переменах по-прежнему сторонилась, как сторонилась и других, зато на уроках отвечала осторожным шепотом на каждый его вопрос, на каждую фразу…

Через неделю он впервые отважился проводить ее домой, — девушка слабо протестовала, а потом уступила и быстрым шагом повела его по недостроенным улицам Солнечного. Позже прогулки до ее подъезда стали обычным явлением. По дороге парочка часто останавливалась, словно ненароком продлевая минуты общения — рассматривала витрины недавно открытых магазинов, болтала о всякой всячине. Многоэтажка Ирины располагалась в самом конце микрорайона, но Павел с удовольствием делал огромный крюк, намеренно укорачивая шаг, и Филатова, пряча улыбку, принимала эту игру…

Когда дружба меж ними окрепла, а неприкосновенных тем в общении осталось ничтожно мало, она будто случайно и вскользь пару раз замечала о нелепой странности пребывания Павла в компании Зубко; о том, что ему вовсе не место среди туповатых драчунов и будущих уголовников.

Изредка в минуты какого-то просветления молодой человек и сам дивился метаморфозам, творившимся в сознании. «Что общего у меня с громилой Бритым? С пэтэушником Клавой или наркоманом Ганджубасом?.. — корил он себя, с грустью осознавая правоту Филатовой. — Один Валерон раз в неделю высекает искру благоразумия. Да и то ненадолго…» Однако ж, стоило ему вспомнить скучное, вялотекущее однообразие жизни в центре города с единственным развлечением на футбольной площадке Детского парка, как внутри вырастал протест, унять который могло лишь удовлетворение нынешним положением.

«А с кем же еще можно водить дружбу в моем новом классе? — усмехался он всякий раз, вдогон покидавшему мозги прояснению. — Помимо Бритого, Валерона и Ганджубаса в классе наличествуют пятеро пацанов. И все они забитые, тщедушные, трусливые… Нет уж, выбор сделан — отступать поздно!»

И снисходительно пропустив высказывания Ирины мимо ушей, он деликатно переводил беседу в иное русло — благо тем для разговоров у влюбленной парочки хватало…

* * *

Она здорово опаздывала со сдачей очерка.

Материал ждали в редакции еще утром, но образ беспощадного майора не удавался. Она множество раз перекраивала и переделывала его фразы, его слова и даже внешность, но ничего путного не выходило — сердце противилось беспричинной жестокости человека, которого в юности любила; а смягчать, «обходить углы», выдавать желаемое за действительность, не позволяла твердость избранной жизненной позиции.

Наконец, к одиннадцати вечера отыскалась золотая середина, с горем пополам удовлетворившая профессиональную взыскательность, и в то же время не бросавшую тень на память о милом юноше, сидевшим рядом с нею за партой.

Она сварила кофе — за целый день не удосужилась ни разу поесть и, обжигаясь, выпила две чашки. Схватив дискету с распечаткой, выскочила из квартиры, застучала каблучками по ступенькам, на ходу раздумывая, где удобнее поймать машину…

Водила попался вредный — ехал в центр, но до нужного места делать крюк наотрез отказался. Рядиться Филатова не стала, согласилась выйти у Соборной площади, от которой предстояло бежать еще пять кварталов. Так и оказалась за полночь на темной улице.

Фонари не горели, зато пустынные тротуары кое-где освещались рекламой. Ни прохожих, ни машин вокруг…

От тихой пустоты девушке стало не по себе, и когда впереди показался тусклый квадратик окошка работавшего круглосуточно ларька, она возрадовалась и ускорила шаг. В проеме окна заметила молодого паренька, глядевшего на нее странным, сочувственным взглядом.

Еще три квартала…

Добраться бы до треугольного скверика — он хорошо освещен, а от него уж рукой подать.

Но сначала предстояло миновать темный перекресток — к широкой Московской примыкал длинный извилистый переулок. Возле улицы переулок был обычным: такие же неказистые здания с магазинами и учреждениями в первых этажах, а дальше — в мрачной узкой глубине, начинались бесконечные задворки позабытых и полуразрушенных промышленных предприятий. Ирина слышала не раз об этом глухом местечке — обитаемых домов поблизости не отыскать, нормальные люди ночью в этом переулке никогда не появлялись. К тому же город полнился слухами, будто где-то там — в трущобах одной из заброшенных, разворованных фабрик, со стародавних времен имеется ход в подземные катакомбы. Никто тех лабиринтов отродясь не видывал, да слухи упорно ходили и бередили доверчивую фантазию здешних жителей.