До начала этой конференции, состоявшейся в конце 1912 года, российская политика стремилась к поддержанию мира в Европе, поскольку ее жизненные интересы требовали мирных решений. С другой стороны, необходимо признать, что ее правительство не единожды ставило дело мира под удар просто потому, что не могло вовремя разобраться в ситуации. Ни Россия, ни Австрия не ожидали побед Сербии, на которых она основывала бы свои притязания на доступ к морю, и, только поняв, что настаивать на этих требованиях – значит быть готовыми воевать не только с Австрией, но и с Германией, Россия от них отказалась. Эти постоянные смены курса отражали взгляды, которым в данный момент отдавал предпочтение император. Его величество колебался между желанием оказать поддержку Балканским государствам и стремлением избежать международных осложнений. Сазонову приходилось постоянно менять тон своих высказываний в соответствии с тем, какое из противоречивых стремлений брало в данный момент верх в душе императора. Присутствие великого князя Николая и других генералов на императорской охоте в Спале в конце октября привело к тому, что политика императора, легко поддававшегося влиянию своего непосредственного окружения, приобрела шовинистический оттенок, а вернувшись в начале декабря в Царское Село, он снова оказался доступен для убеждений Сазонова и Коковцова, не желавших войны. Благодаря их вмешательству частичная мобилизация, к которой так стремилось военное ведомство, так и не была проведена, хотя из-за того, что Австрия сконцентрировала у границы с Сербией большое количество войск, а также послала большое подкрепление в Галицию, Россия была вынуждена оставить под ружьем 350 тысяч солдат, выслуживших свои сроки. Но чем бы ни был вызван миролюбивый поворот в политике – советами ли министров или боязнью возобновления революционного движения в случае серьезных поражений российской армии, – он пришелся как нельзя кстати. В стране набирали все большую силу антиавстрийские настроения, и многие слои общества уже готовы были одобрить объявление войны.

К счастью, в этой критической ситуации император Австрии послал императору Николаю II через князя Готфрида Гогенлоэ, бывшего военного атташе в Санкт-Петербурге и persona grata при русском дворе, собственноручное письмо. Этот шаг был в русских официальных кругах расценен как geste pasifique (жест примирения – фр.). Целью визита князя было не столько обсуждение каких-либо нерешенных вопросов, сколько устранение недоразумений в отношениях между двумя правительствами. Это ему в определенной степени удалось, и ответ императора Николая императору Австрии был сформулирован в очень дружественных выражениях. В нем подчеркивалось, что Россия пошла на уступки, согласившись на создание автономной Албании, и в заключение выражалась надежда на достижение, путем взаимных уступок, приемлемого для обоих государств соглашения. Следующим шагом австрийского правительства стало предложение, чтобы Россия распустила своих резервистов, а в ответ количество австрийских войск на галицийской границе будет сокращено так, чтобы оно не превышало обычной численности российских частей в мирное время.

Поскольку из политических соображений Австрия не хотела уменьшать количество войск на границе с Сербией, российское правительство выставило условие, чтобы коммюнике, объявляющее о роспуске российских резервистов, содержало заявление, что Австрия не строит никаких агрессивных планов в отношении Сербии. После недели бесплодных переговоров австрийский посол, под свою ответственность, дал согласие на публикацию в газете «Россия» официального сообщения такого содержания, но по непонятному недосмотру он не поставил австрийское правительство в известность о своем шаге. В результате появившееся в «России» сообщение было опровергнуто Венским телеграфным агентством. После того граф Турн телеграфировал в Вену, объясняя, что произошло недоразумение, а так как господин Сазонов не хотел портить ему карьеру, российская пресса обошла этот инцидент молчанием. Граф Бертольд поблагодарил господина Сазонова за проявленную сдержанность и в то же время опубликовал официальное сообщение, в котором вся ответственность за различные высказывания по данному вопросу возлагалась на венскую прессу. Тем не менее граф Турн был вскоре после этого отозван.

Тем временем Адрианополь пал, и 16 апреля в Чаталдже было заключено предварительное перемирие. Однако российское правительство так опасалось болгарского наступления на Константинополь, что отозвало свое предложение о посылке международной эскадры к Дарданеллам только после того, как Болгария дала гарантии, что не будет форсировать линию Чаталджи. Мирные переговоры были возобновлены, и 30 мая был подписан Лондонский договор.

Два других вопроса, в которых Россия была непосредственно заинтересована – проведение границ будущего Албанского государства и претензии Румынии на исправление ее границ со стороны Добруджи, – в это время проходили через весьма острые стадии, не раз грозившие вовлечь ее в войну. Соглашаясь на создание автономной Албании, российское правительство рассчитывало, что в ее состав войдут территории, ограниченные линией, идущей от Химары, по берегу Охридского озера, вдоль рек Дрин и Бояна до Адриатического моря. Поэтому когда Австрия неожиданно выдвинула требование, чтобы город Скутари,[64] который по плану России должен был принадлежать Черногории, был включен в состав Албании, переговоры зашли в тупик. Австрия, уверенная в поддержке Германии, твердо стояла на своем. Мы предупредили российское правительство, что не стоит придавать такое значение второстепенному, по сути, вопросу о принадлежности Скутари, поскольку самое большее, что мы сможем тут для них сделать, – это оказать дипломатическую поддержку. Но российское правительство так боялось, что Австрия захочет превратить Скутари в столицу практически независимой Албании, на которую она сможет оказывать преобладающее влияние через ее католическое население, что оно согласно уступить, лишь если в качестве компенсации Сербии будут переданы города Тарабош, Люма, Радомир, Дьяково и Дибра. В ходе последующих переговоров Россия согласилась на то, что первые три города останутся за Албанией, но в вопросе о Дьякове и Дибре она проявила твердость, заявив, что не допустит, чтобы города, где имеются православные религиозные учреждения, были включены в состав мусульманского государства. Благодаря содействию сэра Эдварда Грея удалось убедить Австрию передать Дибру Сербии, но вопрос о принадлежности Дьякова все еще преграждал дорогу к окончательному урегулированию. Ситуация осложнялась настойчивостью, с которой король Черногории продолжал осаду Скутари. Король Николай незадолго до этого вызвал недовольство России письмом, в котором он извещал императора, что, если Скутари будет взят, он не сможет оставить город по приказу его величества, поскольку столько черногорцев уже пожертвовали за него своей жизнью. И хотя до сих пор он выполнял все приказы императора, на этот раз он скорее готов освободить Россию от ее обязательств по отношению к Черногории, чем подчиниться.

В своем ответе император указал королю, что тот уже освободил Россию от всех ее обязательств, нарушив соглашение, по которому он обязался не предпринимать никаких военных действий без разрешения России. Россия и ее союзники считают притязания Черногории на Скутари необоснованными, и, если Россия пообещает ему свою поддержку, она окажется в изоляции. Поскольку ситуация становилась все более и более тревожной, российское правительство пригласили присоединиться к другим державам и сделать совместные представления в Белграде и Цетинье с требованием снятия осады Скутари и отводе войск с территорий, предназначенных Албании. Поскольку Россия поставила непременным условием передачу Дьякова Сербии, 21 марта граф Бертольд согласился отказаться от требования о включении этого города в состав Албании с тем, чтобы шаги к скорейшему прекращению военных действий и отводу войск Сербии и Черногории с территорий, предназначенных Албании, были предприняты как можно скорее. К несчастью, из-за нерасторопности российского посланника Белград не был вовремя поставлен в известность, и австрийское правительство предъявило в Цетинье ультиматум, в котором требовалось, чтобы в течение трех дней гражданскому населению было разрешено покинуть город.