Закончив свое выступление, философ под бурные аплодисменты и восторженные крики зала направился к своему месту за столом. Он шел, слегка опустив голову: его смущал оказываемый почитателями восторженный прием. Журналист Хавьер Буэно-и-Гарсиа подошел к освободившейся трибуне и поднял руки, призывая присутствующих успокоиться.

– После того как вы услышали слова философа, полные эмоций, являющихся следствием обнаружения истины, позвольте сказать несколько слов и дипломату. Прошу вас тепло поприветствовать посла Австро-Венгерской империи сеньора Алексиса фон Штрауса.

Зал снова разразился восторженными криками, и посол, опираясь на трость, вышел к трибуне. Положив на нее какие-то бумаги, он достал из кармана монокль. Затем он поднял взгляд и посмотрел своими голубыми глазами на ложи. Его остроконечная русая бородка и большущие усы закрывали значительную часть лица, которое без них казалось бы несколько инфантильным.

– Дамы и господа, я благодарю вас за то, что вы сочли для себя возможным присутствовать на данной конференции, цель которой – попытаться еще больше сблизить две и без того уже довольно близкие друг к другу цивилизации. Испания и Австрия – ветви, растущие на одном стволе, они – естественные союзники в борьбе с деградировавшим миром. Австрия стремится сохранить глубинные традиции, которые превратили наше общество в одно из самых высокоразвитых в мире.

Посол произносил свою речь с очень сильным австрийским акцентом, однако присутствующие прекрасно понимали все то, что он говорил. Парадный мундир австрийского офицера-пехотинца придавал ему солидности: он был похож на полководца, обращающегося с речью к своим войскам.

– Испания не может безучастно взирать на силы, которые пытаются разрушить здание нашей цивилизации. Если в Европе начнется война, Испания должна стать союзником Австрии.

В зале поднялся гул. Посол нахмурил брови и, подняв кулак вверх, добавил:

– Многие хотят ослабить силу западной цивилизации – силу, основанную на мече.

Гул в Зале становился все громче, заглушая голос оратора, но тут вдруг кто-то сердито выкрикнул:

– Австрия – это уже отжившая свое империя, которая угнетает стремящиеся к свободе народы. Да здравствует Сербия!

В глазах посла вспыхнули злые огоньки. Многие из присутствующих вскочили со своих стульев и стали о чем-то жарко спорить. Геркулес и Линкольн отреагировали мгновенно: они оба выскочили на сцену и расположились между залом и стоявшим на сцене столом. Пять телохранителей из австрийского посольства выстроились полукругом перед сценой, однако в зале уже началась потасовка, и испуганная толпа тут же придавила охранников к краю сцены. На сцену полезли какие-то люди, и Геркулесу пришлось сталкивать их сверху обратно в зал. Линкольн встал возле дона Района, чтобы в случае необходимости его защитить. Кто-то из зала все же изловчился: забрался на сцену и, подскочив к австрийскому послу, схватил его за рукав, но Геркулес отвесил такой удар кулаком смельчаку, что тот упал обратно в зал. На сцену вместо него тут же полезли одновременно несколько человек. Геркулес подал знак Линкольну, и они поспешно вывели всех сидевших за столом людей со сцены через боковой выход. Несколько минут спустя все они ехали по улице в двух автомобилях, принадлежащих австрийскому посольству.

– Благодарю вас за помощь, – сказал посол Геркулесу, сидевшему вместе с Линкольном напротив него.

– Мы не могли оставить вас посреди этого хаоса.

– Мои охранники проявили нерасторопность – уже во второй раз за двое суток.

– Боюсь, что в первый раз причиной тому были мы, – признался Линкольн.

Посол с удивлением посмотрел на него.

– Мы пришли в посольство, чтобы с вами поговорить, однако ваш секретарь нас не пропустил, и мы… немножко погорячились.

– Так это вы устроили пальбу в здании посольства? – изумленно спросил посол.

– Мы сожалеем об этом, господин посол. Виной тому было недоразумение.

Дон Рамон, который до сего момента сидел молча, слегка подался вперед и посмотрел на посла.

– Пожалуйста, выслушайте их, – попросил он.

– Хорошо, у вас есть пять минут – как раз столько времени уйдет на то, чтобы доехать на этом автомобиле до здания посольства.

– Я буду краток. Мы – офицер полиции Линкольн и я, дон Геркулес Гусман Фокс, – проводим расследование странных инцидентов, в ходе которых три профессора в Национальной библиотеке совершили членовредительство.

– Я наслышан об этих инцидентах, дон Геркулес, – сказал посол.

– У вас находятся записи одного из этих троих, а именно – записи профессора фон Гумбольдта.

– И что?

– Наша полиция попросила вас передать ей эти записи, но вы ответили отказом.

– Это наше право. Мы считаем, что испанская полиция проводит расследования крайне неэффективно.

– Но все же – вы могли бы передать эти записи нам?

– Дон Геркулес, сейчас я скажу вам нечто такое, чего не знает никто и о чем, я надеюсь, вы не станете никому рассказывать.

– Вы можете мне доверять, господин посол.

– Кто-то выкрал из посольства записи профессора фон Гумбольдта более недели назад.

Мадрид, 16 июня 1914 года

Следующей ночью Геркулес и Линкольн почти не спали: по очереди дежурили, охраняя сон расположившихся на диванах в библиотеке Алисы и дона Рамона. Геркулес воспользовался этой бессонной ночью для того, чтобы прочесть отчет, который он забрал с письменного стола Манторельи. Проведенный анализ подтвердил, что граничащее с умопомешательством поведение профессоров было вызвано воздействием на них газообразного вещества, а именно – паров ксилола. Тем самым полностью отбрасывалось предположение о том, что совершенное профессорами членовредительство являлось результатом посттравматического синдрома. Ксилол, по-видимому, был высококонцентрированным, и профессоров, вполне возможно, уже не удастся вернуть в нормальное состояние.

Когда через окна в комнату проникли первые лучи солнца, Геркулес поднялся со стула и потянулся, разминая затекшие мышцы. Затем он подошел к окну и посмотрел на розоватое небо и на длинные тени от высоких зданий. На широком проспекте перед домом уже сновали туда-сюда люди, автомобили и повозки. Линкольн подошел к Геркулесу и встал рядом с ним. Они долго стояли молча, пока наконец чернокожий американец не заговорил:

– Все становится еще более запутанным.

– Боюсь, вы правы, мой дорогой друг.

– Смерть Манторельи – это настоящая трагедия. Ваш друг был замечательным человеком.

Геркулес почувствовал боль в груди и, не удержавшись, болезненно скривился.

– Что меня теперь беспокоит, так это она, – сказал он.

– Алиса, как мне кажется, весьма незаурядная женщина.