Тем временем Владычица жестом подозвала к себе Иванова и спросила его также неслышно для всех остальных:

– Скажите нам, Иван Иванович, кто сей благородный муж, который пригласил в этот славный город всех нас?

Иванов расплылся в улыбке и протянул обе руки к столу, во главе которого еще недавно восседал. Лёва Фрумкин, едва притронувшийся к еде, показавшейся ему слишком пряной, и, лишь пригубив вино, поперхнулся куском, услышав слова Владычицы.

– Сей благородный муж присутствует здесь! Вот он, этот герой! – громко сказал Иванов, чтобы его расслышала не только Черная принцесса.

Публика, сначала замерев в ожидании, снова разразилась рукоплесканиями. А Фрумкин съежился на своем месте, не в силах ни пошевелиться, ни поглядеть кругом, и уткнулся к себе в тарелку.

– Наш герой слишком скромный, – сказал Иванов, – но мы попросим Льва Фрумкина побороть свою природную робость и застенчивость и показаться нам.

Фрумкин словно прирос к стулу.

– Где же он? – спросила черная Владычица.

Фрумкин почувствовал, как ледяная рука тисками сжимает ему горло и тащит вверх, несмотря на обессилевшее тело, дрожащие руки и ватные ноги. Помимо своей воли Лев поднялся. Очевидно, без вмешательства Ивана Ивановича здесь, как обычно, не обошлось.

– Вот он, муж благородный, достойный всевозможных почестей! – Иванов подошел к Фрумкину, положил ему свою тяжелую руку на плечо и пристально посмотрел на него. В глазах демона светилась холодная сталь, и почтальону впервые стало по-настоящему страшно.

– Вы его как-нибудь отблагодарили? – спросила Владычица.

– Нет, о прекраснейшая из Великих, мы дожидались вас. – И Иванов хлопнул два раза в ладоши. Сразу в одном из проходов показался мэр города в сопровождении толпы приближенных чиновников, неся перед собой медаль на бархатной подушечке, поблескивающую в темноте, и свиток с грамотой.

– Сим указом, – чинно, без экивоков, междометий и прочих околесиц произнес мэр, – мы присваиваем Фрумкину Льву Яковлевичу звание почетного гражданина города. Ура, товарищи!

Публика начала громко скандировать «Ура» и фамилию своего благодетеля. Мэр с поклоном вручил грамоту почтальону и повесил на шею медаль, показавшуюся Фрумкину чрезвычайно, непосильно тяжелой. Он был готов провалиться. Стыд, робость и страх одолевали его. Он не знал, куда деваться. Он отдал бы все богатства на свете, чтобы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. Яркая краска смущения залила его щеки. Терпеть. Только терпеть. Ничего другого не оставалось.

– Что ж, на мой взгляд, весьма достойно, – резюмировала Владычица и знаком велела мэру удалиться.

После церемонии награждения Фрумкина пир продолжился с новой силой, а Владычица, подзывая по очереди то одного, то другого из своих слуг, советовалась с одними, раздавала поручения другим и беседовала с третьими. Примерно через полчаса после своего прибытия Черная принцесса призвала двух демонов – Араквиэля и Араэля. Первый был в рыцарском обличье, а второй явился в образе львиноголового ангела. Оба преклонили перед ней колено и опустили головы, готовые выполнить любые приказы.

– Пора заканчивать обед, – сказала Владычица, покосившись на Иванова. Тот с готовностью закивал, – и выводить всех… Вас, Араквиэль и Араэль, назначаю командовать колоннами. Вы сегодня подчиняетесь не только мне, но и Пифону. Пифон остается Главным распорядителем. Пока он недурно справляется. Слышите, князь, я вами довольна. Пока вы прекрасно выполняете свои обязанности…

– Служу вам. – Иванов поклонился в пояс.

– Начинайте представление, – сказала Владычица и с этими словами поднялась с трона. – Я буду наблюдать неподалеку.

Араквиэль скомандовал играть сбор, а Иванов громогласно провозгласил окончание трапезы.

– Попрошу всех на улицу. Надо проветриться, не так ли?

– Проветриться!!!

– На улицу! – понеслось со всех сторон. Гости начали вскакивать со своих мест, бросая вилки, роняя недопитые кубки с вином.

– Ура!

– Да здравствует Великая Владычица! Да здравствует Иван Иванович! Спасибо Фрумкину!

Толпы горожан повалили в раскрытые ворота стадиона, где их уже поджидали Араквиэль и Араэль, формировавшие колонны. Оркестр надрывался во все щеки, играя сбор, гости суетились. Как и на пути от почтамта к стадиону, неслись шутки и анекдоты, сопровождая бурное веселье, но с удвоенной силой. Кто-то прихватил с застолья кувшин вина и сейчас, не церемонясь, потреблял его, не прибегая к помощи кубков или бокалов. Бутыли ходили по рукам, про закуску уже никто не вспоминал.

Иванов опять начал смешить народ, корча рожи и кривляясь. На этот раз он откуда-то раздобыл ходули и стал прохаживаться вдоль рядов важный, словно цапля, умело орудуя цирковыми принадлежностями.

* * *

На этот раз следователю Андрею Макарову удалось затесаться в толпу, конечно, не разделяя общего веселья, но и не видя в происходящем особого криминала. Ну, накормили глупый народец тухлятиной, никто же не отравился, в самом деле… Куда сейчас? Этот вопрос тревожил больше всего.

Лёва Фрумкин вышел со всеми и хотел, как и задумывал, незамеченным скрыться, но не тут-то было! После застолья он стал одним из центральных персонажей всеобщего внимания. К нему подходили и здоровались совсем незнакомые люди. Кто-то благодарил, кто-то, не стесняясь, показывал на него пальцем, кто-то жаловался на свои горести, кто-то о чем-то просил.

Женщины вполголоса обсуждали его мужские достоинства: «Невысок… худощав», «Но так-то, ничего», «Он очень даже миловидный», «Посмотрите на его профиль – вылитая античная статуя».

В общем, нелегко давалась Фрумкину слава. Главное – ни минуты покоя. Его постоянно кто-то теребил, кто-то о чем-то спрашивал. Его куда-то звали, договаривались о встречах, сулили почести, чего-то просили. Он совсем потерялся в этой круговерти и реализовать свой план побега, конечно, сейчас не мог. Хотя пытался сделать все, чтобы не привлекать еще большего внимания. Потихоньку «сплавил» грамоту, «забыв» ее на столе, а золотую медальку, вместо того чтобы водрузить с гордостью на шею, украдкой положил в карман.

Бежать не представлялось возможным еще и потому, что за ним хвостом ходил Подольский, очень ревностно относясь к его славе. Если Фрумкин избегал разговоров на тему своего великолепия и избранности, то Подольский, наоборот, стоило кому-то подойти к почтальону, сразу брал инициативу в свои руки и принимался расписывать, как он помог Фрумкину решиться вскрыть письмо. Никто, правда, не понимал, при чём тут какое-то письмо, но слушали внимательно, говорил ведь не абы кто, а самый приближенный к Фрумкину-Глашатаю, Фрумкину-Предвестнику, Фрумкину-Посланнику человек. Через полчаса таких рассказов стало казаться, что уже не Фрумкин герой – какой из него герой – отнюдь, на самом же деле все граждане обязаны своим весельем именно Подольскому – главному инициатору приезда высоких гостей. Треп Подольского безумно надоел и порядком раздражал Фрумкина, но, как почтальон ни пытался отвязаться от своего чересчур болтливого и навязчивого спутника, тот везде тенью следовал за ним, расписывая на все лады, «как оно было», раздавая автографы за самого себя и, конечно, за Фрумкина. Под конец Фрумкин чуть не плакал от отчаяния. Но ничего не поделаешь, он не мог сопротивляться… Обреченно понурив голову, почтальон двигался вместе со всеми. Куда? Зачем? Что его ждет впереди?