Затем он взял серебряную трубку для свитков и аккуратно снял украшенную дивным бриллиантом крышку. Убедившись, что древний пергамент благополучно выдержал испытание временем, дворф испустил вздох облегчения. Смахнув выступивший на ладонях пот, он медленно развернул свиток и осторожно расправил его на наковальне. Поначалу ему показалось, что лист чист, но вот в свете полной луны на пергаменте постепенно проступили таинственные руны, в которых был заключен секрет волшебной силы.

Это было наследие его народа, и, хотя Бренор никогда раньше не видел их, причудливые изгибы линий показались ему удивительно знакомыми. Дворф уверенно расположил зубило между двумя нанесенными ранее символами верховных богов и принялся высекать на поверхности молота волшебные руны. И почти сразу лее почувствовал, что сила магических знаков перетекает с его рук на поверхность оружия, и, к великому своему изумлению обнаружил, как по мере появления на мифриле руны одна за другой исчезают с пергамента. Время утратило свой смысл, Бренор с головой ушел в работу и, наконец закончив покрывать поверхность молота рунами, поднял голову и увидел, что в своем движении по небу луна уже миновала вершину пути и плавно скользит вниз.

Момент наиболее серьезного испытания умения и опыта наступил, когда пришла пора украсить драгоценным камнем витиеватое переплетение рун в том месте, где они, сходясь, образовывали символ горы Думатойна. Линии этого знака четко соответствовали очертаниям рун, и в этом была заключена тайна необычайной силы, которую дворфу предстояло вдохнуть в оружие.

Бренор понял, что работа почти завершена. Он снял молот с наковальни и достал небольшой кожаный мешочек. Перед тем как развязать шнур, стягивавший горловину мешочка, дворф выпрямился и несколько раз глубоко вздохнул.

Наступил самый ответственный момент. Он открыл мешочек и застыл, благоговейно глядя на мягкое сияние, исходившее от драгоценной бриллиантовой пыли, блестевшей и переливавшейся в мягком свете луны.

Сидя неподалеку, на вершине скалы, Дзирт До'Урден напрягся в предвкушении необыкновенного зрелища и еле заметно поежился, искренне опасаясь выдать свое присутствие и тем самым нарушить глубокую сосредоточенность друга.

Бренор некоторое время стоял совершенно неподвижно и вдруг с силой подбросил мешочек, так, что его содержимое высоко взлетело в ночное небо. Затем, отшвырнув мешочек, дворф обеими руками схватил боевой молот и воздел его над головой. Он начал выкрикивать заклинания и почти сразу ощутил, как силы оставляют его. Но Бренор прекрасно знал, что результат работы будет виден лишь после того, как он закончит наполнять свое творение волшебной силой. То, насколько хорошо и точно он покрыл поверхность молота резьбой, определяло успешность произносимых сейчас заклинаний: ведь по мере того, как он наносил руны, их сила заполняла его собственное сердце. Сейчас именно эта сила должна была притянуть драгоценную пыль, и количество пыли на поверхности молота покажет, сколь мощное оружие ему удалось создать.

Внезапно Бренора накрыла черная тень. Его голова качнулась, но он был не в силах сообразить, что удержало его от падения. Волшебство наполнило дворфа, и, хотя сознание уже начало покидать его, заклинания непрерывным потоком продолжали слетать с его губ. В конце концов ноги Бренора подкосились, и он, лишившись чувств, рухнул на землю.

Дзирт отвернулся и откинулся на поверхность скалы, он тоже был обессилен этим удивительным зрелищем и не на шутку разволновался, выдержит ли его друг столь суровое испытание. Перед глазами эльфа застыло мгновение наивысшего триумфа дворфа – тот миг, когда мифриловая голова молота, притянув к себе облако бриллиантовой пыли, засверкала.

И ни одна частица переливавшейся всеми цветами радуги магической пыли не пролетела мимо творения Бренора.

Глава 12

ДАР

Вульфгар сидел на северном склоне Подъема Бренора, пристально вглядываясь вдаль, в надежде увидеть хоть какие-то признаки возвращения дворфа. Он частенько приходил сюда, чтобы побыть наедине со своими мыслями и с печальными завываниями ветра. Перед ним позади долины дворфов располагались Лек Деннишир и Пирамида Кельвина. Между ними лежала плоская равнина, известная как Проход Ледяных Ветров.

Эта равнина тянулась на северо-восток и плавно переходила в безбрежные просторы тундры, его родины.

Уходя, Бренор предупредил, что вернется не раньше чем через несколько дней, и поначалу Вульфгар даже немного обрадовался этой, пускай короткой, передышке от нескончаемых назиданий и нравоучений дворфа. Однако передышка оказалась безрадостной.

– Переживаешь за него? – послышалось из-за спины. Прекрасно зная, что это Кэтти-бри, Вульфгар даже не обернулся.

Он не ответил, поняв, что девушка спрашивает, заранее зная ответ, и все равно не поверит, если он вздумает отрицать.

– Он вернется, – слегка дрожащим голосом сказала Кэтти-бри. – Бренор тверд как горная порода, и в этой тундре его ничто не остановит.

На этот раз молодой варвар обернулся и внимательно посмотрел на девушку. Уже давно, как только между ним и дворфом установились доверительные отношения, Бренор представил Вульфгара своей «дочери» – человеческой девушке примерно одних с ним лет.

Внешне она была очень спокойной и тихой, однако обладала таким сильным духом, какого Вульфгару еще никогда не приходилось наблюдать в женщине. У варваров девочек воспитывали так, что они с детства привыкали держать свое мнение при себе. А Кэтти-бри, подобно своему воспитателю, всегда говорила то, что думала, не оставляя у окружающих ни малейшего сомнения по поводу того, как она относится к тому или иному событию. У них с Вульфгаром постоянно происходили весьма резкие словесные перепалки, и все-таки он был рад, что у него есть подруга одних с ним лет, не взирающая на него с высот нескольких столетий богатого жизненного опыта. Кэтти-бри очень помогла Вульфгару в первый год его жизни у дворфа и всегда с достаточным уважением относилась к молодому варвару, хотя и редко соглашалась с ним. И это в то время, когда он сам едва находил силы уважать себя. Порой Вульфгару даже казалось, что она косвенно повлияла на решение Бренора заняться его воспитанием.

Будучи его ровесницей, девушка во многом казалась гораздо старше своих лет. Было в ней некое внутреннее чувство справедливости, неизменно сдерживавшее ее подчас, весьма буйный нрав. Впрочем, во всем остальном, например в легкой, воздушной походке, Кэтти-бри всегда, как казалось Вульфгару, останется ребенком. Это необычное сочетание воли, самообладания и детской восторженности привлекало Вульфгара и неизменно повергало его в смущение, когда он беседовал с Кэтти-бри.

Но, конечно, были и другие чувства, ставившие его в неловкое положение. Что и говорить, девушка была сказочно красива; рассыпавшиеся по плечам густые золотисто-каштановые волосы и прямой взгляд глубоких темно-синих глаз кого угодно могли вогнать в краску.