— Чем вы с ней занимались?

— Она моя любовница, — сказал Дени.

— Ваша кто? Бедный малыш, вы наверняка не понимаете значения этого слова. Это она вас вовлекла? Делала какие-то жесты, произносила смущающие слова? Это у нее тоже было впервые?

Дени мгновение колебался, потом подумал, что колебаться глупо.

— Да, — сказал он.

— Но это очень серьезно! Это ваша родственница? Кузина? Ваша ровесница?

Священник открыл глаза, и Дени почувствовал на себе его взгляд. Он отрицательно качал головой при каждом новом вопросе.

— Чем занимается эта девушка?

— Я… я не знаю. — Потом, спохватившись: — Не могу этого сказать.

— Вы должны мне сказать. Вы ведь верите в тайну исповеди?

— Да, святой отец, но…

— Так нужно, дитя мое.

— Она монахиня, — сказал Дени легче, чем ожидал.

Священник ничего не отвечал несколько секунд. Когда Дени наконец осмелился на него посмотреть, он увидел его удивленные, широко раскрытые глаза, словно он воспринял признание Дени не как смертный грех, а как нелепую историю. По крайней мере, так показалось Дени.

— Вы не должны больше видеть эту несчастную, — сказал наконец священник. — Она живет в нашем городе?

— Я не стану вам этого говорить, — сказал Дени.

— Нет, обязательно скажите.

— Да, она живет в нашем городе.

— Хорошо. Это все?

— Я солгал своим родителям. Я чревоугодничал.

— Да.

— Я дерзил учителям. Кажется, все.

Наступила бесконечная пауза.

— Вы должны обещать мне не видеться больше с этой женщиной.

— Обещаю вам, — сказал Дени.

— Вы должны обещать мне даже не думать о ней, только вспоминать ее в своих молитвах, чтобы ей отпустили ее грехи.

— Обещаю.

— Вы тридцать раз переберете четки, читая молитвы и прося прощения у Всевышнего. Господь беспредельно милосерден. Повторяйте за мной слова покаяния.

Дени прочел молитву вместе со священником и — наверное, тут не обошлось без лукавого — смысл всех произнесенных слов даже не задел его сознания. Затем отец Эрве отпустил ему грехи.

— Идите, дитя мое, и больше так не грешите, — закончил он. — И впредь приходите ко мне, не мешкая.

— Спасибо, святой отец, — сказал Дени. И поднялся.

Выходя, он посмотрел на священника. Отец Эрве стоял, пристально глядя на него с озабоченным видом, словно что-то ускользало от его понимания.

В пустой часовне, возле статуи Мадонны, Дени опустился на колени — именно тут стоял на коленях Прифен. Он обхватил голову руками и начал читать Ave. Но не мог ни произносить молитву, ни вдумываться в ее слова.

Дени вспомнил о своем кощунстве и больше не сожалел о случившемся. Снова и снова перед ним возникало лицо сестры Клотильды, и внезапно он почувствовал горечь: она уже ждет его, а он к ней не придет.

«Всевышний. Сестра Клотильда была чистым восторгом для меня, Всевышний таким никогда не был. Всевышний. Пройти свой путь со Всевышним и забыть сестру Клотильду. Ничего больше. Всевышний. В эти дни я был счастлив и спокоен. Счастлив, как никогда. Всевышний не дает мне такого счастья. Он дает мне радость — тревожную, робкую. Но, Господи, я же живой, я хочу живую радость».

Опять тошнота, с самого утра.

«Я глупый. Из-за дурацкой истории я совершаю глупые поступки. Из-за истории, которая меня совсем не касается, я испорчу собственное счастье, свое счастье. Любовница. Смысл слова. Не видеть ее больше. Глупо. До чего же самодоволен, этот Эрве. До чего же все самодовольны.

Нет. Подумай хорошенько, ты, флюгер. Допустим, все верно. Но это не важно. Я больше не жалею. Уверен — ни о чем не жалею».

Дени неотрывно смотрел на Мадонну.

«Она тоже может смотреть на меня. Она все равно ничего не видит. Все это чепуха. Что они пытаются заставить меня сделать? Плевать я на них хотел со всей их чепухой. Слышите, плевать я на всех вас хотел. Если они слышат меня, тем хуже для них. Если ада нет, здорово же я промахнусь, если испорчу свою жизнь. Вот будет для меня неожиданность, когда я проснусь мертвым. Как пари Паскаля. Чепуха. Поцелуй, за который можно отдать душу. Комната. Твой взгляд, твои руки, твое испуганное лицо на подушке, это ты — моя душа.

Я избавлюсь от всего этого. Пошлю ее подальше. Мадонну и всю их чепуху, их покаяние, их трепотню. Слышите? Я вас посылаю подальше. Вы, конечно, можете побежать за мной вдогонку. Но я ни о чем не жалею, потому что живу.

Быть с ней. Думать теперь только о ней… Моя жизнь в ее глазах. Именно так, ты помнишь? Двое в одном зеркале.

О, если бы ты знала, как я люблю тебя. Конечно, я богохульствую, но я люблю тебя. Больше всего на свете, больше Бога, больше этой статуи, больше этих дурацких подделок, больше всех этих гипсовых финтифлюшек. Я люблю тебя».

Дени чувствовал, как сердце бьется прямо в горле, когда он думает о той, которая ждала его с улыбкой, распахнув объятия.

Он поднялся — спокойный, он сделал свой выбор. Но спокойный только в душе, все его тело трепетало от возбуждения. У Мадонны пустые глаза. Он подошел к ней, постоял несколько мгновений, послушал, как колотится у него сердце, и снова подступила тошнота. «Что я за человек? — сказал он себе. — Мне выпала неслыханная удача, а я попал под влияние мальчишки, который плачет в часовне. Что за дурацкая блажь! Но так даже лучше. Я знаю, чего я хочу. То что произошло, замечательно, прекрасный опыт. И если я пойду по этому пути, все будет хорошо. Я иду прямо. Все может случиться, но я знаю, куда иду, я знаю, что происходит».

Он пошел по нефу. В дверях последний раз взглянул на алтарь. Он не хотел уйти вот так. Он должен сделать что-то окончательное, важное, поставить последнюю точку.

Он ничего не сделал. Он пожал плечами и вышел. Скоро закончатся уроки. Он не успел доделать задание, но все равно. Дени пошел в уборную старшеклассников, зашел в кабинку и засунул палец в рот, стараясь вызвать рвоту. Выйдя, он выпил воды из-под крана, чтобы исчез неприятный вкус во рту и долго стоял неподвижно.

Все его возбуждение спало. Он чувствовал себя счастливым и свободным.

В тот вечер Дени все рассказал сестре Клотильде. Он рассказал о своей исповеди, о том, что произошло с Дебокуром после его появления в школе. Она лишь заставила его поклясться, что он будет избегать общения с новеньким, и все.

— А про часовню ты ничего не скажешь?

Они лежали рядом в кровати. Она открыла глаза и оперлась на локоть.

— Ничего не могу тебе сказать. Не знаю, что с нами происходит. Я живу тем, чем живешь ты. Я сама могла бы рассказать тебе то, о чем ты рассказываешь мне. Я, как и ты, в полной тьме. Ничего не могу тебе сказать.