Сигналом к нему стало падение безногого.

Погромыхивая, коляска прокатилась еще метра полтора. Сразу после этого возник безобразный и шумный хоровод, в центре которого оказался десяток мамелюков во главе с майором; торговка недвижимостью, мгновенно захваченная его стремительным вращением, вскрикнула и, кажется, попыталась снова замахнуться зонтиком — но тут же исчезла в толпе. Первым подлетел к ней худощавый парень в тельняшке и вытертых джинсах; после его толчка женщина упала, взмахнув-таки зонтом, но уже так, как взмахивает руками человек, стремящийся схватиться за воздух; а потом уже нельзя было разобрать, случайно возле нее теснятся клочья торопливой пляски или, напротив, целенаправленно — потому именно, что упавшую бьют ногами.

Все это заняло три четверти секунды.

— Р-р-р-р-р-р-ра-а-а! — разноголосо и страшно летело под своды Рабад-центра.

Этот вопль многократно усилился, когда оказалось, что мамелюки вовсе не пребывают в ошеломлении. Пошли в дело дубинки — при соприкосновении с телами нападающих они рассыпали снопы электросварочных искр; кому не удавалось увернуться, падал и слепо полз, мыча и содрогаясь. Желто-синяя машина взревела, разворачиваясь, и уже била в толпу струей какой-то пенной дряни из невесть откуда взявшегося на ее крыше брандспойта. Большая часть нападавших, отступив на несколько метров, извлекла из кошелок припасенные обрубки железа и обломки кирпичей. Эти снаряды (некоторые издавали в полете неприятный свист) полетели в мамелюков. Половинка кирпича угодила майору по уху; к сожалению, тот был без каски, а бесполезная в отношении защиты фуражка скатилась на брусчатку. Майор пошатнулся и поднес руку к голове. Посмотрев затем на ладонь, он матерно крикнул и дал яростную отмашку. Мамелюки гаркнули «Ур-р-р!» и ударили дубинками в щиты. Под этот грохот они двинулись вперед, тесня нападавших и поражая их разрядами. Человек с мегафоном на фонтанной чаше, все это время поддерживавший толпу неразборчивыми криками, хрипло заорал: «Назад! Назад!» — и сам спрыгнул с чаши и спешно потрусил в сторону Восточных ворот. Нападавшие стали беспорядочно отступать; тех, кто не смог подняться, затолкали в желто-синюю машину. Уже выла сирена «скорой», куда так же споро задвинули носилки с торговкой недвижимостью; еще через две минуты могло бы показаться, что здесь ничего не происходило — если бы не несколько пятен крови да горки клочковатой пены, медленно оседающей на брусчатке…

Найденов последний раз обернулся и прибавил шагу.

* * *

Почти правильный квадрат Площади Напоминаний, широко раскинувшейся под синим небом Рабад-центра, ограничивался с одной стороны набережной Маскав-реки, с другой — разновысотной махиной Аквапарка, с третьей зигзагообразным рядом небоскребов, с четвертой — комплексом захоронения.

Комплекс захоронения представлял собой сооружение в виде толстой дуги, отделанной мясо-красным гранитом и протянувшейся метров на двести пятьдесят. С внутренней стороны эта дуга являлась колумбарием: на многочисленных табличках поблескивали скупые надписи — только имена, ни единого намека на то, какая скорбная роль была сыграна некогда их владельцами на пространствах России. Верхнюю плоскость сооружения украшали семь небольших храмов — по числу конфессий, упомянутых в Хартии Великого Слияния. Православная церковь, мечеть и пагода занимали ее центр, прочие лепились по краям. В самом фокусе дуги возвышалась пятнадцатиметровая лабрадоритовая стела, логически замыкавшая пространство. Немногословная трехъязычная надпись на ней сообщала о приблизительном числе жертв кровавых и жестоких беспорядков, случившихся когда-то при выносе праха из мавзолея, в незапамятные годы стоявшего у стен маскавского Кремля. Обычно сюда во множестве стекались дети — их привлекал рыжий огонь, который плясал над художественно расколотой стальной чашей. Сейчас площадка перед стелой была безлюдна.

Ближайшая к комплексу захоронения часть площади в просторечии именовалась Лысодромом, и в силу своей сугубой однообразности вызывала интерес разве что у иностранцев. Однако через Лысодром пролегал кратчайший путь к «Маскавской Мекке».

Разбитая на сегменты множеством взаимоперпендикулярных аллей, площадь походила на соты. В каждой ячейке стояла скульптура, а у постамента росло соразмерное ей растение: возле больших изваяний шелестели листвой липы или березы, возле меньших — осинки или аккуратно постриженные кусты жасмина и горькой жимолости. Возле совсем мелких торчали из горшков карликовые сосны в стиле бансай, а то и просто ромашки или ноготки.

Найденов шагал, поглядывая по сторонам. Смотреть было особенно не на что. Скульптуры стояли так близко друг к другу, что совершенно застили свет: куда ни глянь, все только шеренги беленых тел. Длина Лысодрома составляла около полукилометра. Простейшая прикидка позволяла заключить, что в общей сложности здесь располагалось никак не меньше тридцати тысяч истуканов.

Монументы походили друг на друга до неотличимости.

Каждый из них представлял собой довольно грубое изображение низкорослого широкозадого человека, одетого в мешковатые брюки и пиджак с круглыми плечами. На ногах у него были ботинки с каменными или гипсовыми шнурками бантиком, на голове — кепка (впрочем, некоторые держали кепку в протянутой руке, и тогда голову украшала только лысина), а на шее — узел галстука. Казалось, скульптор преследовал довольно странную для художника цель, а именно — добиться того, чтобы в облике этого господина не было ровным счетом ничего выдающегося: чтобы он выглядел максимально буднично и безнадежно. Так стоит человек, который знает, что ради него такси не остановится, да к тому же в любом случае нечем платить, — и все же зачем-то тянет руку к проезжей части.

Лица их имели скованное, неживое выражение, и более всего походили на посмертные маски.

Кроме того, взгляд мертвых каменных глаз градусов на тридцать расходился с направлением, по которому протягивались каменные руки. Благодаря этому создавалось впечатление, что истуканы хотят не указать на что-то важное, а, напротив, преследуют тайную цель отвлечь внимание от того, на что и в самом деле следовало бы взглянуть.

Все вместе они выглядели чрезвычайно дружно и родственно. Было легко вообразить, что и на свет они появились именно так: чохом, толпой, все разом — а вовсе не по очереди и не в одиночку. И, напротив, казалось невероятным, что бесчисленные близнецы-братья некогда жили врозь, пребывали в разлуке; и что потом их свозили сюда одного за другим со всех концов кое-как замиренной, расколовшейся страны, чтобы расставить в назидание потомкам… Когда это было? Лет за тридцать до начала эпохи Великого Слияния. Наверное, в ту пору никто не думал, что она уже не за горами. Как всегда, всем хотелось верить, что рукой подать до эры всеобщего благоденствия…

Разрисованное пайнтографами небо голубело и лучилось. По нему скользили сдобные облака. Если облачко задевало краешком жаркий диск искусственного солнца, по всему пространству площади Напоминаний бежали прозрачные косые тени, и в их трепетаниях чудилось, что скульптуры начинают угрожающе пошатываться и переминаться — будто вот-вот шагнут с постаментов и безмолвной каменной лавиной ринутся куда-то в сторону Восточных ворот. Но они не двигались с места — только печальная листва низкорослых растений сдавленно шелестела, напоминая чей-то бессильный ропот…