– Слушай, ну прости его. В таких ситуациях даже взрослые люди ведут себя как слабаки. Я лично не знаю, что бы я сделал.

– Да я давно его простила! – ору я. Тиль возле стены морщится и надевает на голову капюшон. – Я его давно простила! Что он стремается-то меня? Почему нельзя вернуть всё как раньше? Плевать на родителей!

Карин допивает мой глинтвейн. Я не против. По его глазам я вижу, что внутри него совершается какая-то работа, он напряжённо думает, как мне помочь. Вдруг Карин замирает – снаружи доносится шум мотора. Тиль вытаскивает наушники:

– Шухер!

– Сам ты шухер, это Оля, скорее всего, – отвечает Карин, но он тоже напрягся. Шум мотора затихает, слышен скрип шагов по снегу. Две руки в розовых ангорских перчатках просовываются в дверную щель и пытаются оторвать кривую доску, которая закрывает вход.

– Начинается! Заховались тут, как кроты, – ворчит женский голос.

– Ты знаешь что… – начинает мне говорить полушёпотом Карин. Тиль убирает наушники и идёт вынимать доску, преграждающую путь Оле. – Ты приходи просто… – пытается сказать Карин, но его заглушает Оля, она шумно ворвалась в помещение. На ней дублёнка и мохнатая белая шапка. Оля похожа на Снегурочку.

– Закрылся, замуровался, а у тебя даже документов ещё на это помещение нет, – Оля оббивает снег с сапог, оставляя на картоне тёмные следы. – Менты придут, скажут: что у вас за притон тут? Ещё и малолеток водите…

– Олька, менты не придут, если только ты не приведёшь тестя смотреть наше новое жильё, – со смехом отвечает Карин.

Жена. Понятно.

– Когда ты с документами решишь? Чтоб сердце моё спокойно было, – Оля упирает руки в боки.

– Скоро, скоро. – Карин вспоминает про наш прерванный разговор и поворачивается ко мне. – Знаешь, ты приходи просто так, у меня в воскресенье открытое занятие в мегамолле, я говорил тебе. Приходи просто, и забудь ты про эти очки, я вот уже забыл.

Я, если честно, тоже давно забыла про очки и про то, что должна три тыщи. А вот Оля не забыла, и слух у неё острый, даже под этой огромной шапкой.

– Очки? Это вот эта… девушка, которая разбила Кирке очки?

– Извините, – говорю я Оле. К ней я не могу обратиться на «ты».

– Извините? – Оля поворачивается к Карину. – Я что-то пропустила момент, когда мы стали очень богатыми. Ты думаешь, меня устроит «извините» за очки?

– Поехали домой, – со вздохом говорит Карин. – Женя, тебя подбросить? Ты где живёшь?

– Поехали, подбросим её, – оживляется Оля, – я заодно к её родителям зайду, спрошу насчёт очков. Они тоже считают, что ничего страшного? Кирка в них три дня проходить успел.

Поскольку дверь до сих пор не закрыта, решение приходит молниеносно. Я выбегаю наружу, огибаю тарахтящую и воняющую бензином вишнёвую «ладу самару», – ха, у них «лада самара», это ещё позорнее, чем наш «рено логан», – и несусь что было сил в сторону автобусной остановки. Меня провожает смех. Кажется, смеялся Тиль. Он даже выскочил и помахал мне, стоя у порога спасательной станции.

Я давно так быстро не бегала. На адреналине, со зла ещё и не то получиться может. Но постепенно ощущения тела возвращаются, и они ужасны. Когда я поднимаюсь на крыльцо дома, левая нога уже почти не сгибается. Шкандыбая, как бабка, я добираюсь до квартиры. Открываю дверь ключом. В прихожую сразу выходят мама и папа, давно вернулись из кино. Немая сцена.

– Я с горки каталась, – говорю я.

Оказывается, Макс успел до появления родителей выгнать моих гостей и даже подмёл осколки. Хотя последнее, наверное, Даша сделала. Но у родителей ко мне всё равно много вопросов. Макс им рассказал свою версию событий. Они ждут моей версии.

Но моей версии они не дождутся, потому что моё колено так сильно распухло, что сейчас возможно заниматься только им. В итоге я лежу на своей кровати, как царица, а мама ругается и стаскивает с меня в три приёма штаны. Мама боится, чтобы не было микроразрыва связок. Делают компресс, он вонючий, меня начинает подташнивать. Дом постепенно наполняется больничной кутерьмой, которая навевает мне грустные воспоминания, но, в принципе, привычна. Потом всё затихает. Домашние ложатся спать.

Я, естественно, не сплю, потому что мне больно даже в компрессах, а ещё меня перебудоражили до чёртиков все эти события. Я лежу и смотрю видео на телефоне. Залезла на сайт школы робототехники Карина и смотрю подряд все обучающие видео с их канала. Три четверти того, что там показывают, я не понимаю. Ну ничего, если я сто раз посмотрю одно и то же видео, я, наверное, пойму всё-таки, как делать этих чёртовых роботов?

Ко мне кто-то стучится. Мама никогда не стучит, значит, это или папа, или Макс. Максу нельзя давать спуску, поэтому я на всякий случай говорю:

– Занято!

– Я одну штуку придумал, – говорит Макс в дверную щёлку. Он нетерпеливый, поэтому правой ногой уже почти вошёл.

– Вход платный, предъявите чек!

– Это вроде не туалет на вокзале, – начинает раздражаться Макс.

– Вот именно! Так что я не понимаю, зачем сюда ломиться ночью.

– Короче, – Макс открывает дверь и входит. В правой руке у него картонная коробка, в левой руке нож. Увидев нож, я подрываюсь прятаться. У меня кровать не впритык к стенке, а есть довольно большая щель; если втянуть живот, можно в неё очень быстро провалиться.

– Начинается! – тихо сердится Макс. – Мне что, выковыривать тебя оттуда?

– Честное слово, я не собиралась тебя травить газом, – пищу я из-под кровати.

– Да я верю, верю, я же знаю, что ты просто готовить не умеешь…

– Кое-что я умею готовить, – я с опаской выглядываю из-под нависшего одеяла.

– Ага, умеешь готовить мозг для поедания ложечкой. Короче, смотри сюда, – Макс тяжело садится на кровать прямо над моей головой. Потом, судя по отблескам света, берёт с комода мой смартфон. Чёрт, зачем я его там оставила! Дальше раздаётся такой душераздирающий скрип ножа по картону, что я от страха начинаю орать и хватаю Макса за ноги.

– Тихо, родаки проснутся, – ворчит Макс. – Вылезай сюда, я тебе сделаю домашний кинотеатр.

Я выползаю на локтях из-под кровати, как раненый в ноги партизан. Поворачиваюсь. Макс вовсю орудует ножом над коробкой, наклонив настольную лампу для лучшего освещения операции. Он замерил мой смартфон и теперь делает в коробке такое отверстие, чтобы можно было вставить смартик. На другой стороне коробки что-то блестит. Я трогаю выпуклость пальцем. Это вделанная в картон лупа.

– Лупу мне дедушка дал, – говорит Макс. – Я к нему забегал сегодня. Мы с Дашей у него не остались, ему плоховато что-то. Опять носки сортирует.

Я понимаю, что всё серьёзно. Когда у деда приступы маразма, он начинает сортировать все носки, которые есть у него дома, пересчитывать их по сто раз и выкидывать непарные. Когда к нему приходишь, можно застать его бормочущим над кучей носков. Это значит, надо срочно отвлекать: он так может провести много часов без еды и воды.