завидовать другому человеку, получившему признание толпы? Или просто они превозносили Ксантиппа больше, чем того, кто спас всех на самом деле?

– Уступаю, – сказал Аристид и сделал шаг в сторону.

Эпистат поманил Ксантиппа и склонил перед ним голову. Взойдя на возвышение, стратег стоял как утес над людским морем. Фемистокл понял, что хмурится, и постарался принять добродушный вид.

– Спасибо, что слушаете меня, – улыбнулся Ксантипп.

Фемистокл невольно отметил, какой он загорелый и подтянутый, и этот факт подействовал раздражающе.

– Я подтверждаю возвращение еще трех кораблей с грузом зерна и вяленых окороков. Рыбаки сообщают о таких больших косяках, что сети могут не выдержать и порваться. Это только начало, но я ручаюсь за поставки еще на неделю. При соблюдении дисциплины и сдержанности еды хватит на всех. Будьте уверены, мы продолжим ловить рыбу и искать продовольствие. Голодать никто не будет.

Толпа обрадованно загудела, обнаружив большее беспокойство, чем сознавала сама.

Ксантипп поднял руку и добавил:

– Если вы хотите воздать кому-то честь, то это должен быть Аристид, который организовал рыбацкие экипажи и, что более важно, справедливо распределил улов.

Аристид получил свою долю одобрения, хотя и не столь шумную. В первые дни в городе произошли грабежи. На рыбаков нападали и шесть человек зарезали. Аристид эффективно восстановил порядок жесткой рукой и поставил гоплитов наблюдать за процессом на всех стадиях. Это было для них в новинку, но они быстро научились.

– А как насчет персов? – раздалось из толпы.

Ксантипп мог бы не отвечать, но вопрос поддержали и другие голоса, которые звучали все громче, пока он колебался. Стратег был не из тех, кто способен подолгу разглагольствовать перед публикой. Он не умел поднять настроение или рассмешить, что легко удалось бы Фемистоклу.

Шум не утихал. Конечно, люди волнуются, подумал Ксантипп. Однажды им уже пришлось бежать. Персидская армия все еще находилась в Греции и могла в любой момент появиться из-за холмов. Те же вопросы задавали ему дети и жена, о том же спрашивал Эпикл и многие другие. Груз неведения давил на всех. Интересно, что, по их мнению, он может добавить? Фемистокл говорил, что в такие моменты публике просто нужно видеть уверенность, что мужчины не так уж сильно отличаются от детей, по крайней мере, когда боятся.

Ксантипп выдохнул и кивнул, глядя поверх голов собравшихся. Они были напуганы. Да и как не быть?

– Персы стали лагерем в Фессалии. Выставили охрану, вырубили деревья на дрова, окружили себя земляными и каменными насыпями. Наши разведчики говорят, что все это выглядит… основательно. Полагаю, они устроились на зиму.

Кто-то еще начал кричать, и Ксантипп перебил его ответом:

– Если они все же придут раньше, ограбив Фессалию и поживившись за счет ее садов и стад, либо мы встретим их в поле вместе с нашими союзниками, либо, если Спарта откажется прийти, нам, возможно, придется оставить Афины во второй раз. – Он снова повысил голос, перекрывая тревожный гул, в котором смешались страх и гнев. – С расчетом на это… С расчетом на это я подготовил места высадки на Саламине с запасами еды и воды. Однажды мы сделали все, что могли, без предупреждения. В следующий раз, если нам снова придется бежать, мы сделаем лучше. Я молюсь, чтобы этого не случилось, но вы сами обвинили бы меня в непредусмотрительности, если бы я не учел все возможности.

Он поджал губы, глядя на собравшихся сердито, как будто они оскорбили его.

Фемистокл откашлялся. Он ждал своего момента, и этот момент настал.

Ксантипп оглянулся, и на его лице отразилось облегчение.

– Уступаю, – сказал он.

Имя Фемистокла пролетело шелестом ветерка. Послышались крики одобрения. Они прозвучали не так оглушительно, как хотелось бы Фемистоклу, но все-таки громко.

Поднявшись по ступенькам, он встал рядом с Ксантиппом и Аристидом, чувствуя, как меняется настроение, как разгоняется сердце. Так случалось всегда, когда приходилось выступать перед толпой. Нравилось ему это, или он любил их – трудно сказать, какой вариант был вернее в тот момент.

– Не все сразу, народ. Шаг за шагом мы идем по пути, что лежит перед нами. Снова поднимаются храмы на Акрополе, и дома вырастают из-под земли! Дети смеются и играют в пепле, черные, как волки или эфиопы. Я вижу дух Афины в них – и в нас, когда мы собираемся здесь. Еда? Она поступает и распределяется справедливо, чтобы досталось каждому. Убежище? Мы спим под крышей соседей, или они под нашей. Мы – Афины! Когда я сказал Эврибиаду из Спарты, что мы не бросим вас, что для спасения города можно использовать флот, он так разозлился, что вызвал меня на поединок с мечом и щитом. Так что, когда война закончится, мне предстоит встретиться с ним на поле боя, чтобы показать афинскую хитрость. – Фемистокл усмехнулся. – Интересно, надо ли мне молиться, чтобы он умер первым? Спартанец – грозный противник.

Смех прокатился по толпе; люди, слышавшие его слова, повторяли их тем, кто стоял дальше.

– Мы с вами узнали о персидском войске от Аристида и Ксантиппа. Не думаю, что они выступят до весны, но если все же выступят, мы их встретим.

В передних рядах закивали и глаза заблестели. Фемистокл решил не упоминать еще раз о второй сдаче города. Думать об этом было слишком больно.

– Слабое место в нашем плане – это Спарта. Не могу сказать, что понимаю их, тем более когда персидская армия стоит лагерем в Греции. Да, они построили свою стену, но она ограничивает не только воинов Спарты. Коринф, города в Аркадии – они все за стеной. Я спрашиваю себя: может быть, они выйдут, когда увидят других в походном марше? Я сам принимал их клятву! Они пообещали, что встанут на нашу сторону, если придут персы. Возможно, сейчас время напомнить об этом нашим союзникам.

Толпа одобрительно зарычала, и Фемистокл кивнул.

– Надо послать человека постарше – кого-то, к кому они отнесутся с уважением.

В толпе выкрикнули его имя, но он выразил несогласие:

– Только не я, не сегодня. Мне нужно проследить за возобновлением работы рудников в Лаврионе, чтобы серебро, в котором мы так нуждаемся, снова текло через этот город. Нет, я предлагаю поручить это Ксантиппу. Он человек здравомыслящий. Какое-то время жил в Коринфе, и там его знают.

Люди зашумели, и Фемистокл вполголоса добавил:

– И некоторые говорят, что он все равно больше спартанец, чем афинянин.

По напряженному выражению лица Ксантиппа он понял, что слова достигли цели. Этот план они не обсуждали. Некоторых приходится иногда подталкивать.

– С разрешения собрания я хотел бы пойти