Он усмехнулся и потер место удара ребром ладони.

– Нет. Честное слово – нет. Мне бы в голову не пришло поставить на вашу слабость ко мне или рассчитывать на то, что вы будете послушны моей воле. Но попытка была приятная.

Ответ его вызвал в Кларисе новую волну гнева.

– Думаете, ваши поцелуи настолько драгоценны, что ради них я могла бы потерять голову и поступиться принципами?

– Мои поцелуи действительно имеют цену. Я их направо и налево не раздаю.

Его ответ еще сильнее раззадорил принцессу, что неудивительно.

– Думаете, что меня до вас никто не целовал? Целовали! И мужчины получше вас!

Низким голосом, в обертонах которого слышалось послание, которое ей совсем не хотелось слышать, он сказал:

– Мужчины получше? Возможно, но не лучшие любовники.

Клариса застыла, словно кролик при виде волка.

– Откуда вам знать?

– Я доставил вам удовольствие, и вас это удивило. – Он оперся ладонью о стену рядом с ее головой. Поза его была небрежно расслабленной, но при этом он не терял бдительности. – Думали, что я этого не пойму?

У Кларисы пересохло горло, и она судорожно сглотнула. Она все еще ощущала его вкус, чувствовала его запах на своем теле, а в голове все еще гудело, как после бренди. Черт бы его побрал! Как могло случиться, что именно этот мужчина, этот аристократ с нечестивыми намерениями и невыносимой заносчивостью, разбудил в ней страсть?

– Вы обещали, по дороге сюда вы сказали, что отдаете себе отчет в том, что молодая незамужняя женщина может испытывать определенные опасения, и вы обещали мне, что репутация моя останется безупречной.

– Верно. Я обещал вам позаботиться о вашей репутации. – Разница небольшая, но многозначительная. – Но не обещал, что не попытаюсь вас соблазнить.

– Вы не могли бы объяснить мне, в чем разница?

– Репутация – это то, что другие думают о вас и о ваших поступках. А соблазнение – это то, что на самом деле между нами произойдет, если вам повезет.

– Самодовольный чурбан.

Хепберн смотрел в окно. Глаза его были прищурены. Обернувшись к ней, он сказал:

– Я знаю себе цену.

– Самодовольный и… и… я даже слов не подберу… Я не могу позволить вам… соблазнить меня! Я принцесса. Мне предстоит стоит династический брак!

Он продолжал смотреть в окно.

– Даже принцессам позволяется предаваться время от времени маленьким удовольствиям. – Взгляд его задержался на чем-то или на ком-то снаружи… и он напрочь о ней позабыл. С поразительной легкостью он переключил внимание на тот объект вне дома, и Клариса была только рада этому обстоятельству, потому что от глаз его словно повеяло холодом. Глаза убийцы. Человека, которому доводилось убивать, не испытывая раскаяния и не думая о последствиях. Положив руку ей на плечо, он вжал ее в стену. – Оставайтесь здесь, – коротко бросил он.

Клариса зябко поежилась. Эта мгновенная трансформация любовника в палача напугала ее, и тем не менее голос ее не дрогнул, когда она холодно поинтересовалась:

– Милорд, что это было?

Не обращая на нее никакого внимания, он подошел к светильнику и задул пламя. Теперь коридор был освещен только лунным светом; свет от соседнего светильника едва доходил сюда. Роберт подошел к окну и исчез за портьерой.

У Кларисы перехватило дыхание. Пожалуй, он и в самом деле сумасшедший.

Но нет, ибо там, снаружи, в некотором отдалении, где росли деревья, она заметила человека. Он двигался короткими перебежками от дерева к дереву, выжидая в тени. И направлялся к хорошо освещенному крылу дома. То мог быть лакей, возвращавшийся со свидания с любимой, или иной работник, и все же он двигался с той ловкой стремительностью, которая подвластна лишь тому, для кого ночь – союзница, а мгла – родная стихия.

И вдруг в тот момент, когда незнакомец перебегал от одной тени к другой, луна вышла из-за тучи и осветила его лицо. Кларисе оно показалось знакомым.

– Кто это? – прошептала она и подалась к окну.

– Оставайтесь на месте! – бросил Хепберн, словно ударил наотмашь, он осторожно открыл окно. – Клариса, возвращайтесь назад.

– Может, мне сказать кому-нибудь…

– Нет. – Мгновенно, так что захватывало дух, он переключился на амурный лад. И тоном, который не оставлял сомнений в том, что он не собирался сдаваться, Хепберн добавил: – Мы поговорим завтра. Идите. – Бесшумно, с гибкой грацией змия, он выскользнул из окна и спрыгнул вниз.

Она не подчинилась его приказу. Уверенная в том, что он что-то себе сломал – впрочем, ей было все равно, – она подбежала к окну и выглянула.

Она ничего не смогла разглядеть и ничего не смогла услышать. Хепберн исчез.

Она посмотрела туда, где последний раз видела того, другого. Он тоже испарился.

Оба словно растворились в воздухе.

Незнакомец услышал глухой стук, словно что-то или кто-то упал с высоты. Сердце его сжалось. Звук доносился со стороны крыла Маккензи-Мэнор более старой постройки. Спрятавшись за древесный ствол, он стоял неподвижно, пристально глядя на дом, за которым наблюдал последние двенадцать часов.

Там. В окне. Юная леди выглянула и посмотрела вниз, потом стала искать глазами кого-то. Его?

Незнакомец прищурился. Может, это она и есть?

Она отошла от окна и быстро пошла по коридору в новое крыло, туда, где много света и много людей.

Затем он увидел движение внизу, под окнами. Кто-то его заметил. Некто, кто умел двигаться так же быстро и осторожно и так же умело прятался. Кто-то, кто шел по его следу.

Ему была знакома эта манера бега, бега пригнувшись, с опущенной головой. Он узнал ее, потому что с того самого дня, как он сбежал из темницы, ему постоянно приходилось уходить от преследования. И если его поймают, то непременно убьют. Но лишь в том случае, если смогут его найти.

Он осторожно отступил, следуя тому же маршруту отступления, что уже успел просчитать. Он двигался бесшумно. Не оставляя следов.

Это был принц Ришарта Рейнджер.

Он пришел, чтобы найти принцессу.

Англия. Загородная местность

За пять лет до описываемых событий

Клариса стояла за воротами привилегированной школы для девочек, которая была ее домом и домом ее сестры Эми целых три года. Школа размещалась в импозантном особняке, и лужайка, и парк, и сам дом содержались в отменном порядке и радовали глаз. Летом высокие дубы укрывали девочек от солнца во время моциона. А теперь ветер сорвал с дубов последние листья. Голые ветви царапали серое небо своими костлявыми пальцами. Близилась зима.