— И это говоришь ты? — удивился его брат Алфей. — Я думал, ты знаешь наверняка, что Господь позаботится о нас, а теперь мы в часе ходьбы от дома. Если на нас нападут грабители, я бы предпочел укрыться в своем доме в Назарете, а не в этих холмах.

— У нас есть погреб? — быстро спросил я, не желая, чтобы подумали, будто я перебиваю мужчин.

— Да, у нас есть погреб. В Назарете в каждом доме есть погреба. Они старые и нуждаются в ремонте, но они есть. А эти разбойники, должно быть, повсюду, куда бы мы ни пошли.

— Это все Иуда бар Езекия, — сказал дядя Алфей. — Думаю, он покончил с Сепфорисом и сейчас двинулся дальше.

Брурия принялась причитать над судьбой своего сына, и Рива подхватила ее стенания. А моя мама старалась обнадежить их.

Иосиф тем временем обдумал ситуацию и сказал:

— Да, Господь позаботится о нас, вы правы. И мы пойдем. Я не вижу, чтобы в Назарете происходило что-то плохое, и путь отсюда до деревни тоже выглядит безопасным.

Дорога привела нас в уютную лощину, и вскоре мы уже шли мимо фруктовых садов и бесконечных рядов оливковых деревьев, вдоль обширных ухоженных полей. Продвижение наше было медленным как никогда, но нам, детям, не разрешали бежать вперед.

Я так радовался скорой встрече с Назаретом и был настолько переполнен счастьем от вида прекрасного края, раскинувшегося перед нами, что мне захотелось петь. Но никто не пел, и поэтому я запел про себя, в душе: «Хвалите Господа, Он покрывает небо облаками, приготовляет для земли дождь, произращает на горах траву».

Дорога была каменистой и неровной, однако путников обвевал нежный ветерок. Я разглядывал цветы на деревьях, маленькие башни вдали на возвышениях, но, к своему удивлению, не заметил в полях ни единого человека.

Я нигде никого не видел.

И на пастбищах не паслись овцы и коровы.

Иосиф велел нам идти быстрее, и мы старались изо всех сил, хотя это было нелегко из-за тети Марии, которая совсем расхворалась, как будто беды Клеопы перешли на нее. Мы тянули за собой ослов и по очереди несли на руках Маленького Симеона, а он, скучая по матери, капризничал и плакал, что бы мы ни делали.

Наконец-то мы вступили на склон, ведущий к Назарету! Я упрашивал взрослых, чтобы мне разрешили побежать вперед, и мне вторил Иаков, но Иосиф сказал «нет».

Назарет встретил нас пустотой.

Его главная улица вела вверх по склону, от нее в обе стороны разбегались маленькие улочки, застроенные белыми домами, некоторые из них были двух- и трехэтажными и с внутренними дворами. И везде было пусто, как будто никто не жил в этих домах.

— Поспешим, — сказал Иосиф. Лицо его потемнело.

— Что же здесь случилось, что заставило всех спрятаться? — тихо промолвил Клеопа.

— Не разговаривай. Пойдем, — нахмурился Алфей.

— А где прячутся люди? — спросила Маленькая Саломея.

— В погребах. Они все спрятались в погребах, — ответил ей мой брат Сила, но его отец тут же приказал ему замолчать.

— Позволь мне забраться на самую высокую крышу и посмотреть, что происходит! — обратился к Иосифу Иаков.

— Хорошо, — согласился Иосиф, — но пригибайся пониже, не высовывайся, чтобы тебя никто не заметил, и немедленно возвращайся к нам.

— А можно мне с ним? — взмолился я, но ответом мне стал решительный отказ.

Сила и Левий надули губы, огорченные тем, что отпустили не их, а Иакова.

Иосиф же тем временем все быстрее вел нас по главной улице к вершине холма. Где-то посреди подъема он остановился. И я понял, что мы дома.

Это было большое строению, гораздо больше, чем я предполагал, очень старое и обветшалое. Стены нуждались в покраске, кое-где виднелись дыры, а деревянные рамы, поддерживающие виноградную лозу, почти совсем сгнили. Но это был дом для многих семей, как нам рассказывали, трехэтажный, с открытым хлевом в большом дворе. Двери многочисленных комнат выходили во двор. Широкая крыша нависла над старыми деревянными дверями, давая благодатную тень. Посреди двора росла огромная смоковница. Я никогда еще не видел такого высокого дерева.

Смоковница была очень старой и кривой, с длинными ветвями, которые, переплетаясь, нависали надо всеми уголками двора, создавая живую крышу из молодой ярко-зеленой листвы. Под деревом стояли скамейки. А над низкой стеной, отгораживающей двор от улицы, на полусгнивших деревянных рамах вилась виноградная лоза.

Это был самый красивый дом, в который ступала моя нога!

Для меня, попавшего сюда с перенаселенной улицы Плотников, из комнат, в которых спали вместе и женщины, и мужчины, и вечно плачущие младенцы, этот дом показался дворцом.

Да, у него была земляная крыша, и я видел, что поверх нее настелены сухие ветки, и стены испещрены потеками, в щелях гнездятся голуби — единственные живые существа в этом поселении, — и камни во дворе истерты. Внутри, скорее всего, будут земляные полы. В Александрии у нас тоже были земляные полы. Об этом я даже не задумывался.

А думал я о том, что этот дом приютит большую семью. Я думал о смоковнице и о славной лозе, усыпанной белыми цветочками. В душе я славил Господа за все это.

Но где же та комната, в которой моей маме явился ангел? Где она? Мне хотелось поскорее найти ее.

Все эти счастливые мысли разом промелькнули в моей голове.

А потом раздался звук — звук столь пугающий, что он тут же вытеснил все остальное. Лошади. По улицам двигались лошади. Позвякивание, цокот и голоса мужчин, выкрикивающих что-то на греческом языке.

Иосиф посмотрел в одну сторону, затем в другую.

Клеопа прошептал молитву и велел Марии завести всех детей в дом.

Но прежде чем мы успели сделать хоть шаг, снова раздались голоса, и теперь мы расслышали, что они по-гречески приказывают всем выйти из домов. Моя тетя застыла, словно превратившись в камень. Даже малыши притихли.

С обоих концов улицы к нам приближались всадники. Мы все вошли во двор, чтобы они могли проехать. Но спрятаться не успели.

Это были римские солдаты, закованные в броню, верхом на конях, в закрытых шлемах и с копьями.

Да, я и раньше видел римских солдат, в Александрии они были повсюду, входили в город, покидали его, проходили маршем, женились на женщинах из еврейского квартала. И даже моя тетя Мария, египтянка, жена Клеопы, что сейчас стояла с нами, была дочерью еврея — римского солдата, и ее дяди тоже служили в римской армии.

Но эти воины были совсем другими. Покрытые потом и пылью, они переводили тяжелый взгляд с одного дома на другой.

Их было четверо, двое поджидали вторую пару, спускающуюся с холма, и все вместе они встретились как раз напротив нашего двора. Один из них приказал нам не двигаться.

Воины пытались сдерживать своих танцующих лошадей, но покрытые пеной кони непрестанно двигались, поднимая пыль. На этой улице им было слишком тесно.