Джудит не стала возражать, когда ее муж Найджел заявил, что заработал себе горный отдых на лыжах безумным напрягом в банке, пока сама Джудит отдыхала в свое удовольствие дома, с тремя детьми младше четырех (близнецы появились вскоре после увольнения няньки). Та Джудит, которую я знала, нашла бы, куда послать благоверного, но той Джудит давно нет.

Остальные из нашей компании какое-то время еще цеплялись за веру в то, что получали образование ради чего-то большего, чем разогрев детских смесей до комнатной температуры. Но и мы начали сдаваться, одна за другой. Хотя лично я против этого глагола. «Сдаваться» значит отказаться от борьбы, капитулировать, а бой у нас шел честный, и не без потерь. Разве мои подруги, став мамами, отказались от работы? Нет, это работа отказалась от них. Карен — ту, что орудует ложкой, впихивая яблочное желе в ротик Эллы, — быстренько оттерли на обочину бухгалтерской фирмы, предварительно дав ясно понять (кивками и подмигиваниями), что после рождения Льюиса из списка достойных партнеров она выбыла. Карен решила, что сможет справляться с работой за четыре дня в неделю, причем один из них проводить дома. Шеф, на ее беду, подтвердил, что наверняка сможет. На беду — потому что тут же добавил, что пример Карен «создаст ненужный прецедент».

Мне казалось, что первые недели будут самыми сложными, вот что забавно. Думала, если выдержу — дальше все пойдет как по маслу. Не тут-то было: с каждым днем все тяжелее. По крайней мере, младенец шести месяцев от роду не заявит прямо, что ему нужна ты и только ты.

Через каких-нибудь пять с половиной лет после рождения первенцев из нашей девятки работающих мамаш осталось трое. Кэролайн — художник-дизайнер, трудится дома, стараясь укладываться в школьные часы Макса. Сегодня ее с нами нет: доводит до ума брошюру для Ай-би-эм. Элис — хорошенькая брюнетка в кожаной жилетке, с тугим пучком на затылке, что толчется у раковины, — после родов вернулась на место режиссера документальных фильмов и продолжала получать премии за обнажение вопиющей коррупции в верхах и вопиющей нищеты в низах. Всякий раз, задержавшись на студии, Элис приносила спящего Натаниэля к себе в постель. А когда и где еще она могла побыть с сыном? Это ненадолго, твердила Элис, только пока Нат совсем кроха. Но сынуля не уразумел, что срок аренды райских кущ истек: вскоре его родители жались по бокам кровати, поперек которой раскидывался Нат. Якоба, своего второго, Элис тоже стала брать к себе в постель, и ее половина отчалила с проклятиями в адрес деловых баб с их невыносимыми постельными привычками.

Я приглядываюсь к Элис: худа и прозрачна, как наркоманка со стажем. Издали она все так же юна, как в день нашего знакомства, однако вблизи видно, что материнство лишило ее красок. Мальчишки будто и впрямь выжали из нее все соки. Элис может отхватить все премии мира, но ночью сыновья требуют от нее куда больше, чем днем — режиссерский талант. Где ж ей найти время на поиски мужчины, даже если предположить, что он существует в природе, этот человек, готовый растить чужих строптивых отпрысков? Прочитав мои мысли, Элис с вымученной улыбкой признается:

— Теперь я живу только ради мальчиков, Кейт. Я опускаю ладонь на золотистую головку моего сына, стряхиваю крошку вафли в шоколаде, прилипшую к мочке его уха. Время гимна именинника. Пола достает из кармана зажигалку (господи, уж не закурила ли?). Я несу торт к столу. У Бена глаза влажны от восхищения, мои — от затаенной грусти: придется ли еще когда-нибудь отмечать первую годовщину моего ребенка?

— Боже, Кейт! К чему столько хлопот?! — восклицает Элис, кивая на «Телепузиков».

— Плохая мать, — отзываюсь беззвучно . Элис смеется.

— Аналогично, — шепчет она мне через стол .

Как начались наши отношения с Джеком? Трудно сказать. Мне никто не требовался на стороне. Я не была счастлива, но и несчастлива тоже, жила себе в сереньком, относительно безопасном мирке, так же, думаю, как и большинство из нас. Когда в больницу привозят тяжело раненного, врачи производят «сортировку», то есть определяют, что нужно сделать в первую очередь. Услышав как-то этот термин в сериале «Скорая помощь» (в период общенациональных переживаний за любовь Дага и сестры Хэтуэй), я подумала, что он как нельзя лучше применим к моей жизни. Я ежедневно решала вопрос, кто в данный момент больше нуждается в моем внимании: дети, муж или работа. Заметили, что моей персоны в списке нет? Вовсе не потому, что я такая уж альтруистка. До идеала мне далеко. Эгоизм просто-напросто не вписывался за недостатком времени. По выходным, возвращаясь домой из супермаркета, я заглядывала в запотевшие окна кафе, видела то влюбленную пару с чашечками кофе в ладонях, то одинокого джентльмена с газетой и мечтала сделать то же самое: нырнуть в этот тихий уют и сидеть, сидеть, сидеть. Исключалось. Вне офиса я должна была быть мамой, выпрыгнув из роли мамы, должна была соответствовать на фирме. Время лично для себя я будто бы воровала украдкой. Ни одному мужчине подобные страдания неведомы, и что с того? Лишнее подтверждение нашей непохожести: женщинам достается львиная доля чувства вины. Одним словом, меньше всего на свете мне был нужен еще один объект любви.

И вдруг эти электронные письма.

С того нашего ужина в Нью-Йорке Джек слал мне электронные письма регулярно, поначалу каждый день, потом ежечасно. Бывало, мы перебрасывались письмами в течение нескольких секунд, и переписка начинала смахивать на теннисный матч, где классная подача одного партнера неизбежно вызывала вдохновенный пас другого. Я на первых порах реагировала с прохладцей, но Джек был так задорен и настойчив, что природный дух соперничества взял верх, и, сама не заметив как, я уже прыгала из угла в угол корта, отбивая подачи. Итак, повторюсь, я не нуждалась в Джеке. Понятия не имею, как ему удалось слепить внутри меня потребность точно по своему образу и подобию. Потребность, удовлетворить которую мог только Джек Эбелхаммер, и никто иной. Знает ли бредущая по пустыне женщина, насколько велика ее жажда, пока не поднесет к губам бутылку с водой? Кажется, никогда ничего в жизни я не ждала с таким нетерпением, как появления в электронной почте имени Джека Эбелхаммера.