— Я надеюсь, что закончились, тетя. Пора найти Зобиду. Мы ушли почти двадцать дней назад. Моя семья и муж должны меня ждать.

— Давай пошли.

Я толкнула ее перед собой, пока она не начала вспоминать родню и переживать, плача.

Так как никто нас не знал и этот уголок казался открытым другим мирам, возможно из-за моря, я предложила ей выйти с непокрытой головой. Кроме того, можно было поспорить, что Лейлу примут за иностранку, так как сложение местных жителей, как мы могли убедиться, отличалось от красоты уроженки Зебиба.

Я ошибалась. Через двадцать четыре часа жители узнали, что Лейла принадлежала к религии Пророка, и следовали за ней по улицам как сомнамбулы, не зная, превозносить или бранить эту мусульманку без покрывала, ухаживать или линчевать эту девушку, распущенную, какой она казалась одним, или отважную или беззаботную, какой она была для многих других. Нашлось несколько бородачей, которые вернулись, чтобы плюнуть ей вслед, но, конечно, остальные правоверные Ранжера продолжали повторять магометанскую пословицу: «Бог прекрасен и любит красоту!»

На следующий день к нам прибежал старый Азул, светясь от счастья. Мы подумали, что он нашел Зобиду. На самом деле он торопился рассказать о пульсе города, чье сердце, клялся он своим великим Моисеем, сильно билось из-за Лейлы, в которую одновременно влюбились все жители. Я утверждала, что это шутка, но он сказал, что мы убедимся сами.

Действительно, как только моя подопечная появилась на улице, мне показалось, что город замолк, уступив место пению ветра. Когда она вы-шла на главную улицу, окна лавок захлопали, двери открылись, и люди высунули головы, против воли предаваясь греху. Я сказала Лейле:

— Нужно будет только остаться здесь на несколько дней, и по твоим появлениям будут сверять часы вместо молитв. Они будут смотреть не на то, как уходят лодки, а на то, как ты стоишь на берегу и твои волосы танцуют с ветром. Я пойду за тобой, чтобы отгонять тех, у кого слишком большой аппетит, и тех, кто не может контролировать свои желания.

Я получила доказательство выдающейся красоты девушки, и я убеждала себя в необходимости ее защищать.

Вернувшись с прогулки, Азул сказал нам, что в городе спорили, кто сможет подойти к Лейле, обратиться к ней с парой фраз или вызвать улыбку, и отцы соревновались с сыновьями, слуги — с хозяевами, а юноши раздражали возлюбленных, упоминая имя красавицы. Мегеры исходили ревностью и досадой под своими чадрами.

— К счастью, Бог закрыл ваших служанок в доме, — расхохотался Азул. — Будучи свободными, они посеяли бы раздор и вызвали скандал.

Ну вот. Евреи прибегают к тому же слову… раздор!

Азул доставил себе удовольствие и оплатил из собственного кармана черного силача, который должен был охранять нас, пока он сам продолжал искать Зобиду. Вечером мы собирались выйти из внутреннего дворика, когда мужчина со странной походкой постучал в дверь хозяина. К моему большому удивлению, он не бросил и взгляда на Лейлу. Его голубые глаза остановились на мне, и я не опустила взгляда, рассматривая этого мужчину со светлой кожей, которому должно было быть около тридцати, одетого в безупречную светлую рубашку и большие черные башмаки.

Я специально прошла рядом с ним, притворяясь, что собиралась выходить и передумала. Он не разомкнул губ, но его взгляд сиял нежностью, которую я редко замечала в мужчинах. Я отвела край чадры и улыбнулась ему.

Войдя в комнату, я увидела, как его глаза приникли к моему окну.

Ночью я видела сон о нем. Я шла по песку, а он сопровождал меня, и наши руки и ноги соприкасались. Он посадил меня в лодку, и мы пересекли океан. Я больше не слышала ни ветра Ранжера, ни голоса муэдзина. Его пальцы сжимали мою талию, это меня раздразнило, и утром мой клитор стучал сильнее, чем сердце.

Я проснулась легко и в хорошем настроении. Молодой человек, замеченный накануне, казалось, не оценивал меня по возрасту, и я могла поспорить, что он не будет стремиться узнать о моем происхождении, прошлом, числе любовников. В глазах этого незнакомца женщина, влюбляясь, становилась новой. «Моя жизнь не закончена», — прошептала я, чувствуя, как мои щеки розовеют благодаря дыханию молодости, которое я почувствовала под взглядом чужестранца.

Лейла спала. Я уверена, что во сне она ходила по городу, с гордым видом покачивая бедрами, чувствуя себя свободно в своем теле, ставшем самым соблазнительным ее одеянием. Будто ракушки на песке, она собирала комплименты, этот шепот, который называл ее красивой, очень красивой, и звучал до самого пробуждения, чтобы дать ей почувствовать свою сущность.

На самом деле я уже не знаю, свой или ее сон рассказываю тебе, Али.

* * *

Мы одновременно узнали две плохие новости. Первая касалась Лейлы. Все мегеры Азула напрасно искали Зобиду. Но оставалась одна надежда — семья богатых торговцев рыбой подтвердила, что у них жила женщина с севера с таким именем, две недели назад уехавшая на юг, к оазису Сабия.

Я узнала, что чужестранец тоже покинул эти места. Азул проявил деликатность и не показал, что удивлен моим вопросом, предположив, что он тоже направился к Сабии, где находились наемные работники того же происхождения.

Лейла загрустила, и мне перестали нравиться эти места. Желание утешить девушку и горечь моих неутоленных мечтаний привели к тому, что нам перестало доставлять удовольствие пребывание в Ранжере, и мы решили уехать.

Мы отошли от побережья и направились в глубь материка. Лейла несколько раз оборачивалась, чтобы сохранить воспоминания о городе, который положил столько почестей к ее ногам, и о том, как море катит волны к берегу.

Я смотрела, как Лейла идет рядом со мной, угадывая в ее походке ту же тяжесть, что и в моем сердце. Подозревала она о моей слабости к незнакомцу?

Пейзаж резко изменился. Растительность стала реже, и песок расстилался до горизонта. Ни одной птицы. Ни одного влажно сверкающего листа. Бог, должно быть, проклял эту землю, открыв ее ветрам и штормам и не защитив ни одним кустиком. Только пустыней и тишиной.

Я подняла глаза к небу и откинула покрывало. Капельки потекли мне на лицо, и пот стекал до ягодиц. Я предположила, что Аллах наблюдает за тем, как мы идем с этой маленькой девственницей, будто два муравья, и пробурчала:

— О Боже! Ты мог бы устроить, чтобы я родилась в стране с более мягким климатом, тогда мне было бы легче носить покрывало.

Лейла удивленно посмотрела на меня. Она привыкла к тому, что я говорю о сексе, но то, что я без почтения обращаюсь к Богу, очевидно, ее шокировало.

Я объяснила ей, шагая дальше, что в моей родной Берберии сохраняется обычай говорить с Аллахом, который близок нам, как сосед. Пастухи призывают его так же, как зовут стадо, те, кто спотыкается, упрекают его в том, что он преградил им дорогу, пьяные доверяют Аллаху, ища дорогу, земледельцы бросают в него камни, когда не идет дождь, и женщины выходят на террасы, чтобы поговорить с ним на равных с помощью жестов, а иногда и ругательств. Мои двоюродные братья проводили время, представляя жилище Аллаха, в котором он должен встретить нас после смерти. Они населяли небо выдуманными персонажами, заглядывали в рай, чтобы прежде всего посмотреть на гурий, оставляя самых красивых для личного использования (причем недорого), наконец, описать черты Бога, его тщательно расчесанную бороду, тунику, сшитую маленькими ручками ангелов и фей, ноги, голые или в дешевых сандалиях, его лукавый смех и гнев такой силы, что он проливался подобно небесному дождю. Они видели, как Аллах стоит перед дверьми своего царства, рассматривая толпу верующих, которые дожидались в огромных очередях последнего испытания, Страшного суда, проходили по одному, любопытные и испуганные, восхищались Единым в окружении пророков, которые были призваны им в качестве советников, передававших его слова и приговоры, похвалы и упреки тем, кто изнывал от жары, которая могла заставить отказаться от Эдема!