Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне нечего тебе возразить, дорогой.
Ладно, подумал Герц и не удержался от замечания:
– Тебе не идет кукольная внешность.
– Знаю. Но я должна попробовать все режимы.
– Я бы понял, если бы ты была прыщавой, косоглазой и длинноносой.
Варвара усмехнулась:
– По статистике, основные покупатели этой новинки мужчины. Женам дарят. Представь: сейчас ты обнимаешь блондинку, а через двадцать минут уже шатенку…
– На первый взгляд заманчиво, – живо отреагировал Савелий. – Но со временем от таких фокусов можно сойти с ума.
– Ты не сойдешь, – уверенно ответила Варвара. – Ты крепкий дядька. Смотри, тут есть режим «сексуальная рыжая стерва»! И даже «леди-драйв»!
– Интересно. А что такое «леди-драйв»?
– Понятия не имею. Хочешь, попробуем?
– Нет, – подумав, ответил Герц. – На сегодня с меня достаточно драйва.
– А через месяц появится модель, адаптированная для мужчин. Я тебе куплю. Нажимаю кнопку – и ты у меня широкоплечий блондин с римским носом! Потом опять нажимаю – и ты жгучий латинский мачо, волосатый, смуглый, с ярко-красными губами и такой, знаешь, мускулистой, немного жирной шеей…
– Ага. Или, допустим, восторженный нежный мальчик. Студент-практикант с оранжевой гривой и улыбкой полукретина.
Варвара прервала свое занятие и обернулась:
– Ты о чем?
– Сама знаешь, – спокойно произнес Савелий, падая в кресло и вытягивая ноги.
– О Боже, ты ревнуешь.
– Он, конечно, мальчик, а я всего лишь крепкий дядька, но…
– Ты ревнуешь! Решил, что мне понравился наш новенький.
– Давай не будем формулировать столь сильно. – Савелий поморщился. – Иначе я кое о чем тебе напомню.
– Например?
– Я же говорю, давай не будем.
– Нет уж, теперь говори.
– Ну тебя к черту.
– Говори немедленно.
Савелий потянул носом. Едой действительно пахло. Какими-то вареными овощами. Варвара не отличалась талантами в кулинарной области.
– Сколько было парнишке, с которым ты ездила в Петербург? Нырять в развалинах Эрмитажа? Двадцать девять?
– Тридцать четыре. И что? Это было давно.
– Тридцать четыре. Черт побери. Тридцать четыре. О чем вы с ним говорили? О подгузниках? О шоколадных конфетах? Мне сказали, что он абсолютно бледный. С ног до головы. Бледнее некуда.
Варвара подбоченилась. Она была в этот момент элегантная, под мальчика стриженная, с огромными пепельно-серыми глазищами.
– Да, это было. Да, я встречалась с юношей тридцати четырех лет. Да, у него в голове не было ничего, кроме подводного плавания. Да, он был дико бледный. Он и сейчас бледный. И будет бледным. Да, да, да. А теперь скажи: какое тебе до этого дело? Он был тонкий и печальный. Он писал поэму.
Герц кивнул:
– Прости. Это все меняет. Конечно. Поэма! Тридцать четыре года. Подводное плавание. Тонкий и печальный.
Варвара вскочила. Это у нее всегда хорошо получалось: резко вскочить. Бросилась вон. В дверях обернулась. На этот раз волосы огненного цвета и нос с горбинкой. Очевидно, задействован режим «сексуальная рыжая стерва», сообразил Савелий.
– Если хочешь знать, я до сих пор ему звоню. Он дописал свою поэму. Почти. И еще одно… – Лицо Варвары стало злым. Видимо, режим «сексуальная рыжая стерва» предусматривал гневное сверкание глаз и презрительную кривизну верхней губы. – В отличие от тебя он никогда в жизни не жрал зеленую дрянь. А ты глотаешь каждое утро.
Савелий кивнул.
Возразить нечего. И незачем. И неохота.
Шеф-редакторы ведущих журналов не унижаются до скандалов. Они – полубоги. Они управляют скандалами, создают их и на этом зарабатывают, но сами не участвуют. Это неприятно, это вредит их персональному психологическому комфорту.
– Варвара! – позвал он. – Прости. У меня сегодня эмоциональная перегрузка.
Из соседней комнаты донеслось:
– С утра ты был в порядке.
– Это было с утра.
– Если ты перегружен, зачем пришел сюда? Шел бы сразу к участковому психотерапевту.
– Вообще-то я хотел видеть тебя. А никак не участкового психотерапевта.
– Хорошо, – сказала Варвара, – я тебя прощу. Но не прямо сейчас. Сейчас все равно не получится. И не хочется.
– А чего тебе сейчас хочется?
– Пройтись. Одной. Посидеть где-нибудь и подумать.
– Не уходи, – попросил Савелий. – У меня есть для тебя важная новость.
Варвара опять появилась в дверном проеме. Уже без макияжа. Герц увидел, что его подруга печальна. И очень красива.
– У меня тоже есть новость, – сказала она. – И моя новость важнее твоей.
– Ого! А откуда ты знаешь, чья новость важнее?
– Я не сказала, что знаю, – спокойно ответила Варвара. – Просто моя новость самая важная.
– Вот как.
– Я беременна.
Она развернулась и ушла.
Иногда сидишь на шестьдесят девятом этаже, уединенно, в начале ночи, в своей комнате, выключив свет, в центре дивана, раскинув в стороны руки, и смотришь в окно. За окном покачиваются гигантские стебли, появившиеся неизвестно откуда неизвестно зачем (хотя предположения есть). Сидишь, и в голове как бы плещется теплая мыльная вода. Шестьдесят девятый – забавный этаж. Ты не наверху, но и не внизу. Однако и не между, не в середине. Начинаешь вычислять точное местоположение и после некоторых усилий – не слишком изнурительных – понимаешь, что ты в трех четвертях от самого низа и немногим более чем в одной четверти от самого верха. Если бы ты был тщеславным и самолюбивым, это бы тебя обрадовало. Но ты не тщеславный, ты не подсчитываешь, сколько людей пребывают ниже тебя и сколько – выше. Ты просто намерен точно выяснить свое местонахождение. Не относительно тех, кто выше или ниже, а относительно себя самого.
В этом, черт побери, весь фокус: определить свое место относительно себя самого.
Относительно других – все очень понятно. Внизу землекопы, сверху конструкторы ракетных двигателей (хотя бывает и наоборот). Внизу глупцы и бездельники, вверху, у самых облаков, – титаны мысли и трудолюбия.
Однако ты не желаешь определять свои координаты относительно гениев или дураков. Ты сам себе дурак и сам себе гений. Зачастую одновременно. Ты не хочешь смотреть на других. Всегда есть какие-то другие. Всегда кто-то выше и всегда кто-то ниже. Если все время думать о других – тех, кто выше или ниже, – однажды можно перестать существовать.
Чтобы понять, что ты существуешь, надо в начале ночи устроиться в своей комнате, выключив свет, в центре дивана, раскинув в стороны руки, и посмотреть в окно.
Савелий сидел, может быть, полчаса, наслаждаясь неподвижностью, пока не понял, что ему нестерпимо хочется разрешить себе принять капсулу. Добавить чистой радости. В конце концов,