— Друзья! Родичи! Кровные! В Оуле больше никто не сможет жить… Ее жители убиты, а головы сложены в целую гору на рыночной площади. Смрад и дым встретили нас на скалистом мысу, а не угощение, улыбки и рукопожатия. Кто-то дождался, пока жители окрестных селищ сбегутся в городище — и убил их всех.

— Как⁈ — вскочил Вилле. — Это ведь земли Ахо, что же они…

— Частокол был сломан, ров — засыпан. Нападающих было меньше, но они сумели пробиться внутрь и сломить защитников, и убить всех — мужчин, женщин и детей. Мы не нашли ни одного тела — только головы!

Звенящая тишина заполнила пиршественный зал. Похоже, что старый Корхонен, когда говорил о нападениях на городища и селища имел в виду что-то менее жуткое.

— Я собственными глазами видел след, подобный человеческому… Если бы человек был размером с носорукое чудище! — продолжил Микке. — Я могу поклясться Дорогой Лебедей перед Эдускунтой, если потребуется. Мы должны собрать войско, должны выбрать туомарри и кунингаса — на период войны… Война будет ужасной, с врагом доселе нами невиданным…

Таким старого друга Рем еще не видел. Он не заикался, не медлил — говорил вдохновенно и яростно, и каждое слово молодого воина попадало прямо в сердца соплеменников.

— К оружию! — вдруг рявкнул Вилле Корхонен. — Я не намерен ждать ни единого часа! К оружию!!! Корхонены созывают Эдускунту!

Саами повскакивали со своих мест, опрокидывая лавки и табуреты, они потрясали кулаками, кричали «Айе!» и " К оружию!" — и один за одним покидали пиршественный зал. На месте остались только охрана, Микке Ярвинен, Анники, ортодоксы и сам глава клана. Он ткнул своим узловатым пальцем в Флавиана:

— Если то, что я о вас слышал, брат Флавиан — правда, то ваша помощь будет совсем нелишней.

А Рем подумал, что этот старик с дальней окраины Империи, похоже, очень много чего слышал и знает. И это настораживало и давало надежду одновременно.

XV

Что такое Эдускунта? Это собрание всех саами, которые могут держать в руках оружие. Правом голоса на Эдускунте обладают все свободные хозяева. Такая формулировка была прописана в «Дороге Лебедей», а потому — в огромном доме с золотой крышей на собрании могли присутствовать сотни и тысячи вооруженных северян, а на помосте из вызолоченных дубовых бревен — только главы великих кланов и свободных родов — те, что сумели добраться до Байарада и теперь могли держать слово перед народом. Почему так? Потому что саами очень бережно относились к понятию свободы. «Свободен лишь тот, кто может самостоятельно принимать решения и справиться с их последствиями,» — так гласила «Дорога Лебедей».

Вассальную присягу приносили и в этом суровом краю, и главы семи великих кланов отличались от герцогов Запада только тем, что их подданные были разбросаны по всему Северу. Семьи, присягнувшие Корхоненам можно было встретить и в тундре, и у Дымного Перевала, и в окрестностях Байарада, бок о бок с зависимыми от Ахо, Ранто, Сорса или Линдстрёмов поселенцами. Свободные роды обычно селились в отдаленных местах, в тех самых оазисах у горячих озер, или рядом с залежами полезных ископаемых — и именно поэтому могли сохранить свою автономию. Из такого рода, например, происходил отец Микке Ярвинена, который взял в жены одну из племянниц Вилле Корхонена в свое время. Ярвинен и значило — Озерник, человек с озера.

Чем больше Рем погружался в хитросплетения северной политики — тем сильнее убеждался в том, что никакой демократией тут и не пахло! Это была всё та же олигархия, или, если угодно — аристократия, просто замершая в своем зачаточном, семейно-клановом варианте. Все иллюзии о прекраснодушных дикарях и мечты о царстве первобытной свободы, которые пытались рассказывать некоторые лекторы в Смарагдском университете оказались не более чем очередной болтовней, сочинениями кабинетных ученых.

Еще пятьдесят лет назад кланы обладали авторитетом только в качестве неформальных структур, пользуясь немалыми богатствами и числом своих сторонников — и не более того. Стальная пята имперской администрации подавила любые попытки превратить неформальную власть в реальную, а материальные ресурсы — в политический капитал, оставив на откуп Эдускунте только арбитраж в вопросах имущества, защиты чести и достоинства, и семейно-бытовых споров. Теперь же кланы почувствовали, что вожжи даже не отпустили — их просто сняли и выбросили. И воспользовались моментом, превратившись в полновластных владык Севера.

Ну, почти. Кое-кто их владычество не признавал, мечтая о возвращении сил куда более могущественных.

* * *

Это только звучало бодро: «Корхонены созывают Эдускунту!» На самом деле между ударом в набат на площади и ритуальным открытием дверей Дома могло пройти от трех до десяти дней: именно столько требовалось, чтобы добраться до самого дальнего от Байарада городища — Лахти, на крайнем севере, на берегу Последнего моря, и вернуться обратно.

Всё это время столица Севера напоминала растревоженный пчелиный улей: кланы вооружались. Рем ловил себя на парадоксальной мысли: кажется, северянам нравилось происходящее. Впереди — долгая зима, урожай убран давно, скука предстоит смертная — а тут такое развлечение. Традиционные политические игрища по-саамски!

Если отбросить тревожные вести с дальних рубежей — о разоренных хуторах, постоялых дворах и поселениях, то можно было сказать, что в Байараде царила праздничная атмосфера. Все ждали разрешения назревшей проблемы, мечтали, чтобы противостояние между великими кланами, наконец, закончилось и жизнь вошла в какую-то более-менее постоянную колею. Флегматичный характер саами был плохо приспособлен к бурным переменам, и несмотря на радостное возбуждение, северяне искренне желали, чтобы все уже закончилось и можно было и дальше жить-поживать и добра наживать. Что-что, а это у них неплохо получалось.

А вот Аркан неплохо чувствовал себя во всей этой суете. Оставив Флавиана под охраной дю Валье и облачившись в традиционный меховой северянский плащ и шапку с пышной опушкой, он бродил по городу, слушал разговоры людей, присматривался и разве что не принюхивался. После первого удара колокола на площади перед Домом Эдускунты наступало перемирие во всем Байараде. Правила его были простыми: если люди одного клана нападут на людей другого клана — все остальные кланы нападают на нарушителей, не разбираясь в правых и виноватых. Последний раз подобное произошло пять сотен лет назад — и тогда из девяти великих кланов осталось семь.

Так что в городе, полном вооруженных мужчин, Рем чувствовал себя практически в полной безопасности. Ну да, он не принадлежал ни к одному клану — но был гостем Корхоненов. А потому — гулял там, где ему вздумается, на вопросы дружинников демонстрируя серебрянную гривну на запястье, оба конца которой кончались головами лебедей.

Погода была прекрасная — белый снежок на крышах теремов и заборах, морозец, едва щиплющий нос и солнце, время от времени выглядывающее из-за косматых тучек. Охотнее всего люди разговаривают, когда едят — эта истина была Аркану известна, и потому он двинулся на запах жареных свиных колбасок. На границе кварталов Лаури и Ахо, на перекрестке стоял навес и толстый усатый северянин в одетый в традиционный льняной костюм и меховую безрукавку жарил тут мясо и какие-то овощи на решетке.

— А вот репа жареная, а вот колбаски свиные! — кричал время от времени он. — Картошечка, картошечка!

Тут, вообще-то, все говорили по-имперски. Это Корхонены старались учить своих детей древнему наречию, остальные лишь изредка вставляли понятные только местным словечки. Язык саами встречался еще в глубинке, но из быта большинства северян практически исчез.

— А вам — репы? Или картошечки?

— А давайте картошечки, — согласился Рем и протянул медяк.

Толстяк сыпанул в небольшой сплетенный из липового лыка туесок картофельных ломтиков и с интересом поглядел на чужеземца:

— А вы, маэстру, не здешний?

— У вас тут сложно затеряться с моим цветом волос! — усмехнулся Аркан. — Тут сплошные светлые головушки, ну или рыжие. Хоть налысо брейся!

Вот такие уличные торговцы, а еще — трактирщики, коробейники, артисты и были самыми лучшими источниками сведений о местных делах. Еще — проститутки, но Рем понятия не имел, где именно водятся в Байараде проститутки. Да и желания навещать подобные злачные места не имелось.

— А чего вам налысо бриться? Мы чужаков не обижаем, коли они в наши дела не лезут и девок не портят. А ты вот по какой надобности, например, прибыл, в наши края? — туесок с лакомством перекочевал в руки аскеронца.

— Так я на ярмарку Дымного Перевала добирался в охране каравана, а потом заехали в трактир в предгорьях, а там нападение… Как-то закрутилось всё — в итоге