Тем временем из отпуска вернулись высокие чиновники. Они подключились к приему американцев по протоколу. Ираклий с облегчением выдохнул, но делегацию не бросил. Он к ним прикипел душой.

Настал четверг, день отъезда. Прощались в аэропорту.

– Я никуда не поеду, – вдруг объявил Майкл Михельсон. – Я остаюсь здесь. Я никогда и нигде не видел таких людей. Здесь даже солнце другое. Почему я не могу остаться там, где мне нравится? Я что, не заработал? Не заслужил?

Майкл смотрел на всех растерянно. Очки увеличивали глаза, и Майкл был похож на зверька лемура.

Чиновники испугались: а что, если этот сумасшедший старик и вправду останется в Грузии? Куда его девать?

Пора было проходить паспортный контроль.

– Мы больше не увидимся? – грустно спросили американцы.

– Мы увидимся! – искренне пообещал Ираклий.

– Да? – усомнились американцы.

– Увидимся! – заверил Ираклий.

– Когда?

– Скоро!

И это действительно случилось довольно скоро. Через год.

Ираклий снял свой основной фильм «Пловец». На съемки ушло восемь месяцев, и четыре месяца длился монтаж. Четыре месяца Ираклий не выходил из монтажной комнаты. Он там ел, спал и беспрестанно монтировал. Фильм украсил главный герой, которого Ираклий случайно встретил на бензоколонке. Не артист, просто работяга, абсолютно первобытный, громадный, как снежный человек. Чувствовалось, что такой может переплыть Ла-Манш, что требовалось по сюжету. Я не буду пересказывать фильм «Пловец», его надо смотреть.

Дальше этот фильм попал в Лос-Анджелес. Вместе с «Пловцом» там же оказался Ираклий, что само собой разумеется. Фестиваль был рад Ираклию. От него исходила радость и интерес к жизни. Позитивный человек.

Состоялась очередная вечеринка, не такая, конечно, как в Тбилиси, без шашлыков и песнопений. Просто танцы под магнитофон, легкая закуска: орешки, чипсы, вино, красивая переводчица Лена – эмигрантка родом из Ленинграда, какой-то киношный народ.

Ираклий пригласил Лену на медленный танец. Медленный танец всегда что-то обещает.

Нана Джорджадзе – это навсегда, как небо над головой, но, если что-то плохо лежит, почему не воспользоваться? Жизнь коротка. Мужчины полигамны. «Не обещайте деве юной, любови вечной на земле», – как говорил великий Окуджава.

Ираклий притянул Лену поближе. Она не сопротивлялась, но неожиданно проговорила неуместную фразу:

– Ираклий, вы очень бледный. Надо показаться врачу.

– Ничего страшного, – успокоил Ираклий. – Просто я последние полгода не выходил из монтажной. Кислородное голодание.

– А как вы себя чувствуете?

– Прекрасно. – Ираклий придвинул Лену вплотную.

Она не сопротивлялась. Их лица сблизились.

– Надо вызвать амбуланс и съездить в госпиталь. Госпиталь рядом. Я вас провожу.

Последняя фраза решила дело. Ираклия поманила перспектива остаться вдвоем с Леной в амбулансе. Там не будет свидетелей, появится возможность ее обнять, а дальше – как повезет. Ираклий чувствовал, что нравится Лене. Он привык нравиться, у него не было комплексов.

Госпиталь действительно оказался рядом. Ираклий ничего не успел из задуманного.

Врачи – серьезные, деловитые, быстро организовали исследование сосудов. Эта процедура называлась «ангиография»: сделали в паху разрез и просунули зонд.

Лена стояла рядом. При ней было неудобно обнаруживать страх. Ираклий шутил, а врачи мрачнели.

Ангиограмма показала, что правая нисходящая артерия на девяносто пять процентов забита холестеролом. Кровь едва пробивается к сердцу. Этого русского нельзя выпускать из больницы. Он может умереть в любой момент. Его поджидает обширный инфаркт миокарда. Русскому необходима срочная операция на сердце: обойти забитый отрезок, сделать обходную дугу, восстановить кровообращение.

В России таких операций еще не делали. Люди пачками умирали от разрыва сердца. Сегодня, в двадцать первом веке, эти операции называются шунтированием и они привычные, рутинные, как аппендицит. Но тогда была вторая половина двадцатого века и кардиохирургия только набирала обороты.

Врач-китаец, обернулся к Лене:

– Необходима срочная операция…

Лена перевела, не снимая с лица улыбку.

– Какая еще операция? – опешил Ираклий.

– Тебе повезло. Этот госпиталь – лучшее место в Америке. Тебя отремонтируют, и через четыре дня выйдешь как новенький. Здесь долго не держат.

Лена взяла Ираклия за руку. Это было похоже на обещание. Через четыре дня они встретятся, и ничто им не помешает.

Лена улыбалась. Гордый грузин скрыл свое смятение и подчинился.

Саму операцию Ираклий конечно же не помнил. Глубокий наркоз отшиб мозги. На выходе из наркоза он услышал слова доктора-китайца:

– У него один выход – долгие прогулки. Сердце должно работать как насос. Проталкивать по сосудам плохую кровь.

Ираклий подумал: «Почему плохую?» – И отключился.

Ему привиделась Нана. Он открыл глаза. Не привиделась. У постели стояла настоящая Нана Джорджадзе. Она прилетела из Тбилиси. Была напугана. Ее лицо дрожало. И Ираклий тоже глубинно испугался. Испугался небытия. Как это вдруг его не будет нигде и никогда? Только темнота и холод, черный квадрат Малевича. Он страстно захотел жить, жить и только жить.

На кино наплевать. И на Лену тоже наплевать – кто она ему?

Ираклий медленно выплывал из облака боли. Болела нога, из которой врачи взяли кусок сосуда, болела грудь. Болело все. Казалось, что его переехал поезд.

Когда Ираклий притерпелся к боли, когда смог что-то понимать, Нана рассказала, что операция стоила больших денег. Деньги собрали за два дня. Скинулись кинематографисты – те самые, которые были в Тбилиси. Основную сумму дал сценарист Майкл Михельсон. Он захотел приехать в госпиталь, навестить Ираклия, но Ираклий отказался. Пришлось бы благодарить, улыбаться, а у Ираклия не было сил, и не хотелось предстать больным и некрасивым. Грузины не любят расставаться с маской героя.

Как сказал мудрый Соломон: «Все проходит».

Прошло и это испытание. Остался шрам. И даже шрам прошел. Не совсем, сохранилась тоненькая ниточка. А в глубине груди целое полноценное сердце. Но все-таки кое-что осталось: страх. Ираклий вдруг испугался: в России плохая медицина. Врачи, может, и хорошие, но реабилитация нулевая. Если не умрешь во время операции, то потом вряд ли выберешься.

Ираклий и Нана решили остаться в Америке. И остались.

Поселились в Лос-Анджелесе на берегу океана.

Ираклий каждое утро шел на долгую прогулку, как советовал врач-китаец. Десять километров вдоль океана – его каждодневная норма. Не больше и не меньше.