Судя по имени, я — мужского пола. И это безмерно радует! Почему-то женщиной быть сильно не хочется, хоть они и намного красивее мужчин.

Далее. Я таки точно нахожусь в больнице. Как и в прошлый раз, пальцы ощущают тонкую накрахмаленность простыни, которой я укрыт до подбородка. Нос морщится от специфического запаха лекарств и дезинфицирующих средств, которыми пахнут только учреждения медицинского профиля.

И лежать жестковато — это мне спина говорит.

Во рту что-то совсем уж невкусное было, типа консервированной морской капусты. Кто не знает, что это такое, даже пробовать не советую — тот ещё продукт богатый йодом. Насколько полезный, настолько и мерзкий на вкус. Надеюсь, ничем подобным меня тут не кормили и не поили.

Ну вот, вспомнил — и пить захотелось. Дайте мне стаканчика три лимонада, причём срочно-срочно! Вы думаете, я это сказал? Нет. У меня получилось что-то типа: «Пшищь!» И всё. Вот какой я сейчас оратор.

Со зрением пока непонятно: на глазах — очки. И очки, судя по всему, чёрные. Ой, мамочки и папочки, я что — ослеп? Так, без паники! Пока слишком мало достоверной информации я получил. Поэтому делать преждевременные выводы не будем.

Итак, что мы имеем на текущий момент? Четыре чувства у меня точно присутствуют и что-то в мозг передают. Это уже хорошо. Но как-то они очень громко, если так можно выразиться, это делают. Хотя уже заметно тише, чем в прошлое моё очухивание. И голова не болит — это тоже плюс. Кружится только немного, но, надеюсь, это скоро пройдёт.

Остальные пять чувств молчат. Стоп, какие остальные, если их всего пять? А, вспомнил — это статья была в журнале «Наука и жизнь», который батя мой выписывал в прошлом году. Там говорилось, что на самом деле у человека не пять чувств, а девять (некоторые учёные даже тридцать три насчитали, но что-то это уж слишком). Кроме зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса, есть ещё четыре. Но названия у них какие-то мудрёные были — сейчас, наверное, и не вспомню. А нет, вот они: термоцепция — чувство кожей тепла; эквибриоцепция — чувство равновесия, ноцицепция — чувство боли; проприоцепция — чувство тела. Странно, я думал, что не вспомню такую абракадабру, а тут нате вам — получите и распишитесь! Но это же лучше, чем склероз? Мне кажется да! Однозначно!

— Что ты сказал? — отвлекла меня от самоанализа та самая громкоговорящая особа, которая уже стояла рядом с моей кроватью.

— Пить! — О, прогресс — не сказал, но прошептал уже вполне членораздельно.

— Потерпи немного. Тебе пока нельзя пить — можешь вырвать. Сейчас придёт Мария Степановна, осмотрит тебя и, может быть, разрешит.

— И очки не трогай! — продолжил тот же женский голос. — Мария Степановна всю ночь искала такие, обзвонив полгорода.

— Что со мной? — снова прошептал я, еле шевеля шершавым от обезвоживания языком.

— Мы не знаем. Сами хотели у тебя спросить. — как-то радостно прозвучало откуда-то сверху — видеть я по-прежнему ничего не видел.

Чего это она радуется? Подозрительно!

— Да что ж ты кричишь то так? Я вроде не глухой! — с каждым словом говорить, вернее шептать, было всё легче и легче.

Скажете, чего это я тыкаю незнакомому человеку, тем более девушке? Ну, так она сама предложила такой стиль общения, обратившись ко мне на «ты». Да и, судя по голосу, она ненамного старше меня. Думаю, ей лет двадцать — двадцать два, не больше.

— Да я не кричу. — обескуражено и намного тише проговорила девушка.

В этот момент открылась дверь, и в палату торопливо вошли два человека. Их быстрые шаги я услышал задолго до того, как они подошли к входной двери. А так, как шаги были довольно лёгкими, то, скорее всего, это две женщины: та самая Мария Степановна — женщина постарше, и молодая девушка, скорее всего медсестра Ленка, которая за ней бегала.

Ну, что девушка, да ещё и молодая — это понятно. Слишком быстро она исчезла из комнаты, когда её послали за Марией Степановной. И обута она, судя по звуку шагов, во что-то типа лёгких туфель на мягкой подошве или кроссовок. Да и будь Ленка постарше, то не побежала бы по распоряжению более молодой коллеги. А та, что осталась в палате и говорила до этого со мной, судя по голосу, была довольно юной особой.

Шаги же Марии Степановны хоть и были звонкими, но звучали несколько тяжелее, чем у её молодой коллеги. Скорее всего, она носит туфли на небольших каблуках с металлическими набойками. Ну, а раз за ней послали, как только я очнулся, то она старше присутствовавших при этом замечательном (по крайней мере, для меня) событии медсестёр. И не только по возрасту, но и по занимаемой должности. Может она мой лечащий врач или даже заведующая тем отделением, в котором находится моя драгоценная (для меня любимого уж точно) тушка.

— Здравствуйте, молодой человек! Меня зовут Мария Степановна! Я ваш врач и одновременно заведующая этим прекрасным отделением, в котором вы сейчас находитесь. Рядом с вами медсёстры нашего отделения: Людмила Алексеевна — она была с вами и Елена Григорьевна, которая меня привела. Ещё с одной нашей медсестрой вы познакомитесь несколько позже — сейчас не её смена. Как вас зовут? Как ваше самочувствие?

Да я настоящий Шерлок Холмс, раз так точно определил личности присутствующих людей. И я теперь знаю, как зовут обеих медсестёр. Но зачем они все так кричат? Или это со мной что-то не так? Сейчас попробуем это выяснить:

— Не кричите, пожалуйста! — просипел я, словно после простуды. — У меня уши скоро отвалятся. И можно мне попить?

— Он и мне говорил, что я кричу, — нажаловалась стоящая рядом со мной девушка, — а я совсем на него не кричала, а спокойно говорила.

— Тише, Людочка, не переживай, я тебе верю! — тихонько, наверное, проговорила Мария Степановна. Для меня же это прозвучало так, как будто мы с ней стоим лицом к лицу. — Так, так, так! А ну-ка!

Отойдя на какое-то расстояние от моей кровати, женщина прошептала:

— Первый, первый, я второй, как меня слышно? Приём!

Поддавшись её шутке, я просипел в ответ: