– Мама! – зарыдала Мари. Оцепенение как рукой сняло. Крича от гнева и страха, она достала из сумки пращу и горсть камней. Привычным отточенным движением натянула пращу, прицелилась и выстрелила. Камень угодил нападавшему в лицо, разбив скулу, и тот, потеряв равновесие, рухнул на крутой откос в нескольких шагах от Мари.

Девушка пустилась бежать вдоль берега с заряженной пращой в руке, не выпуская из виду ни матери, ни врагов, что прочесывали лес в поисках жертв.

Мари продиралась сквозь густеющий кустарник, спотыкаясь о палые стволы; ноги, будто налитые свинцом, то и дело проваливались в скрытые листвой ямы, которых она не замечала. Уже стемнело, надо скорее пробраться к маме, не дать ей утонуть.

Надо спасти маму – любой ценой. Мари не допускала и мысли, что Леда может погибнуть: мысль эта была подобна яду, от нее подкашивались ноги, останавливалось сердце. Наконец, на крутом повороте ручья вправо, тело Леды застряло в завале из плавника и камней. Мари, спотыкаясь, кинулась вперед, прыгнула в воду и, преодолевая течение, двинулась к матери.

Леда лежала навзничь, в волосах и одежде запутался мусор. Мари дотянулась до нее, убрала с лица прилипшие длинные пряди, вытерла кровь, в то же время отчаянно пытаясь нащупать на шее пульс. Уловив наконец биение маминого сердца, Мари разрыдалась от облегчения.

– Мама! Мама! Очнись – скажи что-нибудь! – Мари гладила шею и руки Леды, замечая все: и лиловый след от удара на щеке, и порез на лбу, из которого сочилась кровь. Мари старалась дышать глубже и ровнее, пока оценивала раны Леды и освобождала ее из завала.

Леда застонала, ее мелко затрясло, веки дрогнули.

– Мари… Мари… – Еще до конца не очнувшись, Жрица Луны уже шептала имя дочери.

– Тсс, мама, я здесь, только нельзя шуметь. Я не знаю, где они и сколько их, – прошептала Мари.

Леда открыла глаза, приподнялась, но, вскрикнув, снова упала в воду, держась за бока.

– Ребра. То ли трещины, то ли переломы, – охнула Леда и зачастила: – И голова. Ударилась о камень в воде. В глазах туман. Оттащи меня в кусты, я схоронюсь, а ты беги домой.

– Я тебя не брошу.

– Мари, слушайся меня.

– Леда, на этот раз не послушаюсь. Никуда я от тебя не уйду! – сказала Мари с нажимом. – А теперь помолчи и дай вытащить тебя из воды, пока ты не замерзла насмерть. – И со всей осторожностью Мари положила Ледину руку себе на плечо, обняла мать за талию и повела вброд к крутому дальнему берегу.

– Другой берег ближе и пологий, – проговорила Леда, охая от боли и выбивая дробь зубами.

– Но с того берега они пришли. Дальний берег хоть и круче, зато валунов и коряг там больше, есть где спрятаться. Подлесок такой густой, я еле к тебе пробралась. Меня он задержал, задержит и их, – хмуро сказала Мари.

Леда не тратила силы на ответ, лишь кивнула и крепче прижала к боку ладонь, закусив губу, чтобы не закричать от боли. Когда они достигли каменистого берега, Леда повалилась наземь, дрожа и хватая воздух частыми, натужными глотками.

– Чуть поодаль, наверху, я видела сухой кедр, весь увитый плющом – зеленый, на вид совсем как живой. По-моему, там можно укрыться, – предложила Мари.

Леда лежала на ковре из мокрых листьев, по-прежнему держась за больное место.

– Не могу. Голова кружится. Стоит шевельнуться, меня мутит.

– Так переждем здесь в надежде, что Псобратья не появятся.

– С к-каких это пор ты такая упрямая? – выдохнула Леда, качая головой.

– Не знаю точно, но, видимо, в маму пошла. – Мари присела возле Леды. – Я не могу тебя потерять, мама.

– Что ж, придется мне все-таки добраться до того сухого кедра.

Мари схватила мать за руку, помогла подняться. Леда стояла, лишь слегка пошатываясь, и Мари уже казалось, что все обойдется – но вдруг мертвенно-бледное лицо матери сделалось и вовсе бесцветным, а по телу пробежала болезненная судорога, и кожа подернулась серебром.

– Этого еще не хватало, – проговорила Мари, в отчаянии обратив взор на запад, будто пытаясь силой воли помешать заходу солнца.

– Ничего не выйдет. Ночь приходит, а с ней и боль… – Леда снова вздрогнула, закатив глаза до самых белков, и медленно, почти грациозно осела на землю.

– Я здесь, мама. Я тебе помогу, всегда помогу, – бормотала Мари. И, взяв мать на руки, стала карабкаться вверх по склону, прижав Леду к сердцу и дивясь про себя, до чего она легонькая, почти бескостная – словно держишь раненую птицу.

Откуда-то сверху донесся крик ужаса, и Мари застыла как вкопанная. Сзади хрустели сучья, трещали кусты, кто-то грубо топал по нежному моховому ковру, мял папоротники, громил священные статуи Великой Матери.

Стиснув зубы, Мари взяла Леду поудобнее, стараясь идти быстрее и не замечать стонов матери, не думать о том, что лицо ее из белого, как брюхо дохлой рыбы, стало серым, как тени при луне.

Мари выбралась на самый верх. Сжимая в объятиях мать, кинулась к увитому плющом кедру. Место оказалось еще укромней, чем предполагала Мари. Ствол накренился, и плющ целиком поглотил его.

Позади снова раздался крик, на сей раз ближе. Крик и звук шагов подстегнули Мари. Нагнув голову и заслонив собой Леду, она заглянула под полог из плюща и сухих ветвей – и нос к носу столкнулась с Дженной и Ксандром.

– Мари! Леда! Вы… – Широкая отцовская ладонь зажала Дженне рот, заглушив радостное приветствие.

Мари упала на колени, прижала палец к губам: тише! Девочка и ее отец переводили взгляд с Мари на ее бесчувственную мать, но когда вблизи их убежища раздались тяжелые шаги, глаза их округлились от ужаса. Боясь шевельнуться, Мари затаила дыхание и крепче прижала к себе раненую Леду.

– Видел землерылиху – побежала сюда, – послышался в шаге от них мужской голос. – Та самая, что разнесла Мигелю камнем скулу.

– Ник, мы уже изловили четырех самок. Это даже с запасом, ведь на Ферме надо заменить всего трех. Если еще одну сцапаем, Мигелю этим не поможешь, кожа у него не зарастет. Остается ждать, то ли он поправится, то ли… – Второй стоял дальше первого, но слова его тоже долетали в укрытие.

– Поймать бы ту, что ранила Мигеля! – твердил Ник, будто не слыша товарища.

– Послушай, Ник, не стоит ради этого здесь задерживаться. Солнце вот-вот зайдет. Мы и так далеко отошли от охотничьих угодий, и все из-за твоих поисков щенка. Тадеус лютует, он не даст продолжить охоту, тем более что один из нас ранен. Пора назад.

– Я бы еще немного поискал, О’Брайен. – Отчаяние в голосе Ника поразило Мари.

– Братишка, тебе попадались хоть какие-нибудь следы щенка – отпечаток лапы, клочок шерсти, помет? Хоть что-нибудь?

Слова эти обрушились на Мари тяжким грузом, будто в карманы насыпали камней и они тянут ее в омут тревоги и страха, тащат на дно, не дают всплыть.