Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы. Обычно сроки исчисляются неделями и месяцами, во всяком случае – до 2-3 лет, т. е. до наступления необратимых изменений психики.

В-третьих, поскольку сохранность или же деградация личности существенно зависят от условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях, постольку в современных цивилизованных государствах поддерживается достойный уровень существования заключенных (нормальные питание, санитарно-гигиенические и «жилищные» условия, качественное медицинское обслуживание, возможность работать, заниматься спортом, встречаться с родственниками), устанавливается режим, не унижающий их человеческое достоинство, а также существует система пробаций (испытаний), позволяющая строго дифференцировать условия отбывания наказания в зависимости от его срока, поведения заключенного и т. п.[165].

В-четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной, не уголовной юстиции для урегулирования отношений «преступник – жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributive justice) к юстиции возмещающей, восстанавливающей (restorative justice)[166]. Суть этой стратегии состоит в том, чтобы с помощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (нечто в роде «третейского судьи») урегулировать отношения между жертвой и преступником.

Как уже доводилось автору писать в «Ежегоднике уголовного права» (2013), контент-анализ докладов на одиннадцати европейских криминологических конференциях (2001-2011) и четырех мировых конгрессах (всего свыше 6 500 докладов)[167] показал, что во многих докладах затрагивались вопросы альтернативных лишению свободы мер наказания, электронного слежения и медиации[168], пока еще почти не практикуемой в России. Медиация обсуждалась на всех мировых конгрессах. В Сеуле был представлен доклад «Медиация против тюремного заключения» («Mediation versus imprisonment»).

В целом речь идет о переходе от стратегии «войны с преступностью» (War on crime) к стратегии «сокращения вреда» (Harm reduction). Об этом прямо говорится в 11-й Рекомендации доклада Национальной Комиссии США по уголовной юстиции: «изменить повестку дня уголовной политики от „войны“ к „миру“»[169]. «Уменьшить надежды на тюремное заключение и обратить больше внимание на общественное исправление (community correction)» советует S. Barcan[170].

«Реализация уголовного закона может стать совершенно непереносимой для общества, заблокировав иные социальные процессы… Разумное снижение объема законного насилия может в большей степени обеспечить интересы страны… Наказание – это очевидный расход и неявная выгода… Следует учитывать хорошо известные свойства уголовного права, состоящие в том, что оно является чрезвычайно затратным и весьма опасным средством воздействия на социальные отношения»[171].

К сожалению, российская уголовная и пенитенциарная политика строится на давно устаревших репрессивных представлениях о «пользе» наказания. Достаточно сказать, что Россия и США в течение десятилетий занимают первые места по уровню заключенных (на 100 тыс. населения). Если в 1990-е годы первое место занимала Россия (уровень заключенных в 1990 г. – 470, в США – 475, в 1992 г. – 520, в США – 519, в 1994 г. – 580, в США – 554, в 1999 – 729, в США – 682), то в 2000-е годы США опередили Россию по этому мрачному показателю (в 2001 г. – 689, в России – 673, в 2007 – 762, в России – 613)[172]. Вообще же в СССР первый максимальный уровень заключенных (1 111, 1 187) был в 1938-1939 гг., что не удивительно. А второй максимум (1 476, 1 546, 1 489) – в 1949-1951 гг. Так тов. Сталин отблагодарил советский народ за победу над гитлеровской Германией…

И хотя к 2012 г. уровень заключенных в России снизился до 508, мы занимаем по этому показателю второе место в мире после США (на третьем месте – Белоруссия).

Особенно неблагополучно положение с условиями отбывания наказания в российских пенитенциарных учреждениях[173].

Суды же крайне редко назначают осужденным наказание, не связанное с лишением свободы (к штрафу приговариваются 7-14 % осужденных, к исправительным работам – 4-5% осужденных[174]).