Говорят самые невозможные вещи, которые оказываются возможными: Распутин похоронен в Царском селе, на его могилу паломничество высоких особ. Говорят, что императрица — человек большой воли, и государь ее слушается, что все министры, если не хотят вылететь, обязаны параллельно с докладом Государю делать доклад и государыне, которая таким образом фактически властвует; говорят об ее определенно немецких симпатиях… Мерзавцы! что они делают с моей Родиной?!".

С удивлением отмечал И.И. Ренгартен полную неосведомленность командующего флотом А.И. Непе-нина (1871–1917, матросы) о состоянии личного состава флота ("все поустали, поуспокоились и становятся почти равнодушными"), которому он в беседе в середине января решительно напомнил о том, что офицерство проникнуто негодованием и волнением, что, конечно, оно в целом на эксцессы теперь не пойдет и их не допустит" и что ввиду отсутствия всех реальных путей спасения страны остается "третий путь — путь устранения". Все эти планы, прогнозы и намерения оказались неосуществленными и несостоятельными. Страну, наверное, и в самом деле могло спасти низложение упорно толкавшего ее в пропасть императора. Но все огромное семейство Романовых не смогло выдвинуть из своей среды тех, кто был бы способен на тот решительный поступок, который совершили заговорщики в Михайловском замке в 1801 г. и который пытались осуществить декабристы в 1824 г.

24 февраля И.И. Ренгартен записывал, что, несмотря па уже происходившие продовольственные беспорядки в столице и полную дезорганизацию власти, "мракобесие правительства не ослабевает". Власть, как он записывал позднее, 26 февраля совершила "безумный акт". Государственная Дума и Государственный совет были распущены на месяц", что, по его мнению, и "послужило сигналом к бунту". Но почему-то в день совершившего 28 февраля переворота офицеры и командующий оставались совершенно не готовы к бунту флота, который деятельно готовили подпольные силы. Они оказались не в пример решительнее, чем великие князья, пытавшиеся уговорить императора не губить свою страну.

В отличие от едва не состоявшегося мятежа 1912 г., когда все его герои были обозначены на судебном процессе, новая революционная история продолжает держать в тайне имена тех ее бойцов, которые 3 марта 1917 г. дали сигнал к мятежу флота на Гельсингфорском рейде. Нужна была огромная предварительная работа, чтобы корабли на рейде, все как один, последовали сигналу, данному с "Императора Павла I". Здесь на корабле была создана, глубоко законспирированная ударная группа, которая на диво слаженными действиями при полном неведении офицеров сумела организовать подачу питания на башни, взять на себя управление, поднять на корабле боевой флаг и привести в действие мгновенно рассыпавшиеся по кораблю группы боевиков. Заговор гвардейцев 1801 г. в Михайловском замке они на "Императоре Павле I" в 1917 г. воспроизвели с полным успехом. Очевидно, что меры "отеческого отношения" к матросам или хотя бы элементарного политического надзора на корабле отсутствовали или были слишком слабы.

От адмирала В. А. Белли, служившего в те годы на "Цесаревиче", автор как-то услышал рассказ о том, как, будучи за старшего офицера он с полного одобрения офицеров, доставил прибывающего по какому-то делу жандарма дожидаться ответа у трапа, но не пустил его на корабль. Быть в стороне от "политики" считалось среди офицеров знаком хорошего тона, и теперь за этот неуместный снобизм им пришлось расплачиваться самым жестоким образом.

Роковой просчет власти, дважды, в 1915 и в 1916 гг., не решившейся перебазировать додредноуты в Рижский залив, отчего они, стоя в Гельсингфорсе, подверглись интенсивному революционному разложению, отразился на "Павле I" особенно успешной деятельностью подпольных организаций. Для командира и офицеров зревший на корабле мятеж оказался полной неожиданностью. В отличие от 1912 г., когда в команде нашлось немало матросов, считавших своим долгом предупредить офицеров о подготовке мятежа, в 1917 г. такой информации офицеры, похоже, не получали. Не было, как видно, и попыток "отеческого отношения" к матросам, о чем не раз скорбел в своих Воспоминаниях министр И.К. Григорович, но к налаживанию которых не приложил никаких усилий. И мятеж, организация которого до настоящего времени остается совершенно не освещенной никакими документами и исследованиями, произошел так же вдруг, как это было на "Потемкине", но вовсе не стихийно, а по сигналу хорошо законспирированных организаторов.

Фатальной ошибкой того дня стала попытка командующего флотом задержать обнародование уже дошедших до кораблей сведений о совершившихся в Петрограде событиях. Не понимая критичности обстановки, он пытался дозировать информацию и только около 18 ч 3 марта своими приказами ознакомил команды с уже не представлявшим интерес царским указом о возвращении великого князя Николая Николаевича на должность Верховного главнокомандующего и также известным еще утром, но скрытым от команд текстом манифеста царя об отречении от престола в пользу великого князя Михаила Александровича.

Детонатором мятежа мог стать предательский "приказ № 1" (это был огромный успех германской агентуры), выпущенный самозванным Петроградским советом 2 марта 1917 г. Он был опубликован в газетах и стал известен фронту. "Кто это написал…? Это прямо для немцев… Предатели…" — возмущался председатель Государственной Думы М.В. Родзяпко (1859–1924), сразу же оценивший гибельность приказа для армии, флота и России. Был, оказывается, и другой документ, до 1966 г. считавшийся "несохранившимся", впущенный уже 1 марта и распространившийся в виде листовки солдатами петроградского бронедивизиона: "Чтобы вас не обманули дворяне и офицеры — эта романовская шайка — возьмите власть в свои руки. Выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров, выбирайте ротные комитеты для заведования продовольствием. Все это помогло подпольным агитаторам развернуть бешенную "разъяснительную" работу среди команд об установлении других, будто бы состоявшихся решений о даровании народу полной и неограниченной "свободы".

Офицеры, также не оценив взрывоопасное™ момента, пытались войти с командами в совместное обсуждение событий и возможного хода их развития. Непостижимую близорукость проявил и только что вернувшийся из Петрограда и, значит, хорошо осведомленный об уже состоявшемся 28 февраля перевороте, начальник 2-й бригады линкоров. Отказавшись выйти к команде с началом волнений на своем флагманском корабле "Андрей Первозванный", он предпочел отправиться в штаб, но по пути был убит. В это же самое время, около 20 часов, как свидетельствовал флагманский исторический журнал 1-й бригады линейных кораблей, "линейный корабль "Павел I" поднял боевой флаг и навел башни на стоявший рядом с ним линейный корабль "Андрей Первозванный", после чего на "Андрее" был также поднят боевой флаг. На обоих кораблях были слышны выстрелы". За ними боевой флаг подняла стоявшая рядом "Слава" и почти тотчас же — дредноуты "Севастополь" и "Полтава". Мятеж охватил весь флот, не исключая "Гангут", на кораблях не прекращались крики и выстрелы.

С оказавшегося во главе мятежа "Павла I", па флагманский "Петропавловск" клотиком передавали: "Расправляйтесь с неугодными офицерами, у нас офицеры арестованы. На "Андрей" и "Петропавловск" с "Павла" были отправлены делегации для ускорения ареста тех офицеров, кто избежал уже совершившихся расправ. Полной утрате контроля офицеров над кораблем содействовал командир (с. 1915 г.) "Павла I" капитан 1 ранга С.Н. Дмитриев (1878–1921, чекисты). В отличие от энергично противодействовавшего мятежникам командира "Андрея Первозванного" Г.О. Гадда (1873–1952, Копенгаген), командир "Павла" предоставил мятежникам полную свободу действий и, отрешенно просидев в каюте командира, не пытался организовать хотя бы спасение офицеров и кондукторов от убийц.