Она заставила себя успокоиться – все это ее совершенно не касается, и не надо напрасно мучить себя. Харрис никогда не подавал ей никаких надежд, и, узнай он, как сейчас некое белокурое чудовище полностью лишает Лайзу аппетита, то скорее всего просто посмеялся бы. Лайза как раз размышляла, что Джек уж очень много времени тратит на то, чтобы справиться с простой задачей – принести багаж, как вдруг дверь отворилась от удара ноги и Джек, нагруженный чемоданами, прошествовал мимо – надо думать, в спальню.

– Ты столько путешествуешь, Лотта, и я удивляюсь, как это ты еще не научилась брать в дорогу только самое необходимое? – спросил он, вернувшись. – Нет, серьезно, ты никогда не слышала о том, что можно путешествовать налегке?

– Разумеется, – последовал ответ, – я и путешествую налегке.

Харрис уселся во главе стола и с удовольствием сделал глоток вина, затем коротко рассмеялся:

– Ну, тебе виднее. Надеюсь, ты даешь хорошие чаевые.

– Я умею выразить благодарность, – заметила Лотта таким тоном, что сразу стало ясно, что она имеет в виду. К счастью, она не стала распространяться на эту тему, а Джек, похоже, даже не понял намека.

Напротив, он обратил внимание на Лайзу и поинтересовался: а она тоже берет с собой в поездки багаж в таких количествах, чтобы можно было обеспечить небольшую армию?

– Я беру его в таких количествах, чтобы можно было обеспечить только себя, – отозвалась Лайза. – Но я нечасто выезжаю за границу.

– А я вот много поездил, и, полагаю, мне это еще не раз придется делать. Но по-прежнему считаю, что самая лучшая часть путешествия – возвращение домой, не так ли? – к удивлению Лайзы, заметил Харрис.

Эту тему ей раньше никогда с ним обсуждать не приходилось, и она не знала, что он так привязан к дому и своему образу жизни.

– Я еще не видел места, где мне хотелось бы жить больше, чем неделю, – прибавил Харрис.

Это замечание послужило сигналом к пылкому диспуту между ним и Лоттой на тему о том, где он должен жить. Судя по всему, этот вопрос давно был камнем преткновения. Лотта считала, что Джеку будет ничуть не хуже где-нибудь в Европе и даже в Америке. Она не скрывала, что считает Тасманию слишком отдаленным местом, и без лишних слов дала понять, что основная причина – то, что он живет очень уж далеко от нее.

– Глупости, – твердо, почти пренебрежительно отозвался скульптор. – Если все четко распланировать, я могу улететь отсюда в любую точку света за пару часов. Разумеется, если мне вообще захочется куда-то ехать. Попробуй-ка добраться за то же время из тех мест, куда ты мечтаешь меня поселить. Счастье, если за два часа ты лишь выберешься из какого-нибудь пригорода.

Дискуссия тянулась ровно столько времени, сколько потребовалось Джеку, чтобы подать жаркое на стол, но потом возобновилась с новой силой.

Лайзе она показалась скучноватой, ей временами было трудно уследить за ними. По сравнению с этими двумя опыт Лайзы в области путешествий сводился к нулю, и она стала задаваться вопросом, когда же Джек нашел время, чтобы создать себе славу талантливого скульптора?

Лотта, в свою очередь, разъезжала так часто, что дома как такового у нее просто не было. Лайза с недоумением подумала: как она собирается совмещать такую беспорядочную жизнь и близкие отношения с Джеком, к которым она так явно стремилась?

Но самым удивительным было то, что Харрис совершенно не обращал внимания на соображения Лотты. Как показалось Лайзе, он совершенно не осознавал, что блондинка испытывает к нему не только профессиональный, но и личный интерес. Он держался с гостьей как со старым и дорогим другом, однако помыслы Лотты простирались гораздо дальше, хоть сам Джек этого и не понимал.

Не понимал? Или просто предпочитал делать вид, что не понимает? На взгляд Лайзы, увлечение Лотты бросалось в глаза просто до неприличия. Как же он мог этого не заметить? Джек был слишком чутким, чтобы не видеть чувств блондинки, разве что делал это намеренно.

Лайза очнулась от размышлений, когда тема разговора сменилась, и Джек с Лоттой сцепились уже по поводу заказов. Резкое замечание Джека прозвучало в ушах Лайзы очень знакомо.

– Я не беру заказов, – произнес скульптор. – Не беру и не стану брать, вот и все, Лотта. Тебе же прекрасно известно, что я уже как-то раз это сделал, но больше это не повторится!

– Ты все еще переживаешь из-за того единственного случая? Но ведь это когда было – шесть, нет, семь лет назад.

Изумление Лотты было искренним, хотя и не так пылко выраженным, как отказ Джека.

– Дело не в этом единственном случае – кстати, по прошествии времени все наконец благополучно выяснилось, – ответил Джек. – Правда, задним числом. Но я должен признать, что его вполне хватило, чтобы навеки отвратить меня от заказов. Я не могу и не желаю, чтобы чье-то мнение слишком влияло на меня и мое творчество. Пусть критикуют на здоровье, когда работа закончена, но, пока я тружусь над скульптурой, это мое и только мое дело, черт побери!

– Этот единственный инцидент превратил тебя в самого закоренелого в мире женоненавистника, – заявила блондинка, стараясь скрыть, как показалось Лайзе, горечь в своих словах. – И если хочешь знать мое мнение профессионала, этот случай лишил тебя возможности работать в том жанре, который мог бы принести тебе гораздо большую известность, чем сейчас.

– Я не нуждаюсь в большей известности, – заявил он. Однако это говорил другой Джек Харрис – молодой человек, которому когда-то причинили боль, и он страдал от нее до сих пор. Эта боль читалась в его глазах и в голосе, он даже тряхнул головой, словно пытаясь отогнать ее… или воспоминания.

Воцарившееся молчание дало Лайзе возможность, которой она подсознательно ждала. Разговор, на ее взгляд, приобретал слишком личный характер.

– По-моему, мне уже пора бежать. – В наступившем молчании слова прозвучали неестественно громко.

– Ну уж нет! Мы как раз подошли к самому интересному, – к изумлению Лайзы, объявил Джек. – Нет, нет, останься! Я собираюсь показать Лотте то, что отобрал для предстоящей выставки, и уверен, что хотя бы некоторые работы тебя очень заинтересуют.

При этом заявлении в ледяных равнодушных глазах Лотты появилась странная смесь настороженности и враждебности. Глаза же Харриса озорно улыбались.

– Ну, хорошо. – А что еще она могла ответить? Джек ловко играет ею, покупая на взлелеянном им же самим любопытстве!

– Прекрасно! – произнес Джек с широкой улыбкой и вскочил со стула. – Наполняйте бокалы и давайте займемся делом, дорогие дамы.

Спустя несколько минут, в сопровождении следовавшего за ними как тень пса, они уже были в студии, моргая от непривычно резкого света. Джек притащил два садовых стула и знаком предложил женщинам сесть. А потом с видом заправского шоумена стал одну за другой демонстрировать работы, которые он собирался выставить. Лайза уже знала, что это та самая выставка, которая должна состояться примерно через три месяца – перед юбилеем ее отца.