Что я могла сделать со своей маленькой девочкой, возомнившей себя взрослой и самостоятельной? Да, она по-прежнему была для меня маленькой и несмышленой, каюсь, хотя я родила ее, когда сама находилась в еще более юном возрасте. Выпороть, посадить под замок, лишить карманных денег? Я слишком хорошо помнила себя в девятнадцать лет, чтобы отказаться от этих безнадежных попыток. Но к Вацлаву, по счастью, никаких чувств я не испытывала и могла действовать против него свободно. Для начала, правда, я решила попытаться вправить дочери мозги самостоятельно.

Я постучалась в комнату к Веронике.

– Входи, – крикнула она.

Я распахнула дверь. Ника стояла передо мной, одетая для выхода. Она была в узких черных брюках, черном же пиджаке с высокими плечами и острыми углами отворотов. Из-под пиджака предательски пенилось кружевное жабо моей шелковой блузки. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что дочь моя почти точно скопировала костюм с репродукции портрета Дэмиэна Грина в роли Гамлета, которая вот уже две недели висела у нее над письменным столом.

– Ты куда-то собираешься? – начала я издалека.

Я очень старалась вложить в голос как можно больше мягкости, понимания. Агрессия порождает агрессию, мне не хотелось быть мамашей-диктатором.

– Да! – нахально бросила Ника. – На предпремьерный прогон спектакля «Возвращение Дориана Грея». Он ведь состоится сегодня вечером?

– Мне кажется, я тебя не приглашала, – заметила я.

– У меня приглашение от исполнителя главной роли – мистера Дэмиэна Грина, – торжествующе заявила она.

– Ника, – я попыталась взять ее за руку, – послушай меня. Я знаю Левандовского очень давно, знаю, каким обаятельным он может быть, как ловко может пускать пыль в глаза…

– Я не буду ничего слушать. Не желаю! Я сразу поняла, что ты мне будешь говорить, когда ты со своим коронным невинным видом Офелии застыла на пороге!.. – Дочь показательно зажала уши ладонями. – Ты опять станешь рассказывать про него гадости, а мне все равно! Он – чудный! Самый талантливый актер нашей эпохи!

– Положим, с этим я не спорю, – кивнула я. – Послушай, Ника, скажи мне честно, ты увлеклась им? Влюбилась? Между вами было что-то? Я не стану отчитывать тебя, я просто хочу понять.

– Господи, как мне все это надоело! – завопила она. – Мать, ты вообще допускаешь, что между людьми могут существовать какие-нибудь другие отношения, кроме половых? Если тебе так интересно – нет, я с ним не трахалась! И не собираюсь! Все-таки для меня он староват, хоть и выглядит прекрасно. Мы говорили об искусстве, о театре. Он находит, что у меня большой талант, представь себе! И я не собираюсь гробить его в этой сраной Рашке. Мистер Грин устроит мне прослушивание в Лондоне. И я наконец свалю от тебя. Ты станешь свободной от меня, аки ветер в поле!

– Хватит! – не выдержала я. – В конце концов, ты материально полностью от меня зависишь, и я буду решать, где тебе жить и чем заниматься. Ты бы хоть послушала, что за бред ты несешь. Прослушивание в Лондоне… Дорогая моя, когда ты в последний раз была у репетитора по английскому? Или, может быть, думаешь, там с тобой будут разговаривать на языке Пушкина?

– Ты просто завидуешь! – выкрикнула она. – Завидуешь тому, что я молодая и передо мной куча возможностей. Ты свою жизнь уже профукала, а я не собираюсь. Отвали!

Ника на ходу подхватила куртку и унеслась прочь из квартиры. Запланированный разговор с дочерью по душам с треском провалился.

Я подъехала к зданию театра, припарковала джип на служебной площадке. Я люблю большие, мощные машины, позволяющие чувствовать себя на дороге, как в танке. Я понимаю, что большая машина, навороченный внедорожник – это уже особенность характера, однако ничего не могу с собой сделать. Сейчас я ездила на новенькой «Шевроле Тахо», приобретенной мной совсем недавно за бешеные деньги.

Начали сгущаться сумерки, темно-фиолетовое предзимнее небо висело между колоннами театра. Голые, черные ветки деревьев усыпаны были мелкими мигающими лампочками. В воздухе метались первые в этом году снежинки. Перед зданием уже красовались афиши, сулившие зрителям удивительную революционную постановку «Возвращение Дориана Грея» с участием звезды европейской сцены Дэмиэна Грина и заслуженной артистки – и прочая, и прочая – Ады Арефьевой. Собственная физиономия на афише мне не понравилась – слишком хищная, а мистер Грин вышел роскошно – вечно юный порочный ангел с безнадежно усталыми, больными глазами.

Я вбежала в здание со служебного входа. Моя героиня – герцогиня Монмаут – появлялась только во втором действии, поэтому я могла позволить себе приехать позже остальных, которые уже были в сборе. В зале над сценой уже успели укрепить огромный фотографический портрет Багринцева. Наш Мастер был изображен поэтично-задумчивым, комкающим подбородок холеной рукой. Та же фотография красовалась на всех программках, разбросанных там и тут.

Внизу под сценой сентиментальная Ксения установила корзины с цветами. Создавалось полное впечатление, что премьера должна играться сегодня, а не послезавтра.

Я прошла за кулисы, сбросила шубу и постучала в гримерную мистера Грина. Вацлав был уже в гриме Дориана Грея – чистый, наивный, оскорбительно юный фарфоровый мальчик. Он увидел меня на пороге и медленно улыбнулся.

– Что случилось? Мандраж мучает? Могу угостить тебя коньяком.

Я прошла в помещение и прикрыла за собой дверь. За зеркало тоже была засунута программка нашего спектакля – черно-белый Багринцев устало щурился на свет. Я обернулась к Вацлаву и заговорила, стараясь не выдать голосом кипевший внутри гнев:

– Вацлав, что тебе нужно от моей дочери? Я уже поднимала эту тему, но ты, кажется, меня не услышал.

– Мы, может быть, потом об этом поговорим? – спросил он. – Меня с минуты на минуту вызовут на сцену.

– Нет, сейчас, – отрезала я. – И тут не о чем говорить. Я требую – оставь ее в покое. Иначе я приму меры…

– Даже так? – вскинул брови он. – Интересно, какие же?

– Послушай, я не собираюсь мериться с тобой крутостью. Я понимаю, что ты актер с мировым именем, у тебя есть связи и возможности. Но у меня они тоже есть, и в случае, когда речь идет о моем единственном ребенке, я пойду на все…

– Ада, – он прикрыл глаза, – ты пока не слишком убедительна. Пришла угрожать, так называй вещи своими именами, а не нагнетай тумана.

– Хорошо, – кивнула я, – ты знаешь, кто отец Вероники?

– Какой-то бандит? – равнодушно бросил он. – Хочешь сказать, он разберется со мной по понятиям?

– Вацлав, ты отстал от московских реалий. Это тогда он был бандитом. А сейчас – как и все наши бывшие бандиты – он заседает в Думе. Фамилию назвать или так сойдет? Впрочем, ты ее наверняка не знаешь… Разборки не понадобятся, все решится гораздо проще, ты же понимаешь, в каком государстве, хотя бы временно, находишься. Здесь по одному звонку можно быть выдворенным из страны без права получить визу в дальнейшем…