Не всем детям так повезло с родителями, как Марле, которые знали, когда следует потакать девочке и ее поддержать, а когда — препятствовать детскому эгоцентризму, сосредотачивая внимание ребенку на отношениях с другими людьми. Возвращение к нормальному развитию нарциссизма и эгоцентризма в подростковом возрасте — это вызов и для родителей, и для самих подростков. Те из них, которые не имеют возможности развивать мировоззрение и создавать более реалистичное ощущение своего места в общем миропорядке, к сожалению, часто «застревают» в центре своей собственной тесной вселенной.

Фактически, еще задолго до наступления подросткового возраста каждому ребенку нужен какой-то человек, который признавал бы его уникальные способности и давал ему поддержку и открывал возможные перспективы, пока он овладевает нужными навыками. Такая помощь совершенно отличается от того, чтобы хотеть от ребенка чего то особенного, когда у того нет никаких особых склонностей или способностей, или от того, чтобы бессмысленно повторять «ты сможешь это сделать!» ребенку, который явно не сможет это сделать. Нужна некая эмпатическая настройка на данного конкретного ребенка: на его врожденные способности и его собственные мечты.

Неудачное направление в родительском воспитании и образовании детей послужило причиной тому, что в последние годы внимание людей сосредоточилось на факторе «самооценки», который стал рассматриваться в качестве основной цели. Хотя почти каждый мог бы согласиться с тем, что детям важно иметь хорошее самоощущение и что самооценка создает некую защищенность от пагубного воздействия ряда социальных болезней, начиная с бедности и кончая насилием над детьми, но применение «социальной вакцины самооценки» имело некоторые неожиданные последствия.

Во-первых, был введен новый школьный курс, на котором младших школьников учили концентрироваться на своей внутренней доброте, что отчасти заменяло развитие самих умений и навыков, которые бы вызвали у них позитивное самоощущение. Детей поощряли к тому, чтобы они вербализовали позитивное отношение к себе, а затем, самоутверждаясь, повторяли его вслух, независимо от их поведения в настоящий момент. Это позволяло им воспринимать более изощренное послание: важны именно приложенные ими усилия, а не их успешность, и совершенно неправильно ощущать себя «плохим». Если вы испытываете болезненные чувства, не получив того, что хотите, то в этом виноват кто-то другой или что-то еще, а вы имеете право регрессировать и просить о помощи. Чувство обладания привилегированным правом на «особость» и позитивные результаты скорее подвергает риску, чем повышает самооценку, в основе которой лежит реальное овладение умениями и навыками, а не мечты об исполнении желаний. Считается, что такие нереалистичные ожидания, как, например: «Я хочу быть тем (или иметь то), кем (или о чем)я мечтаю» и «Я заслуживаю награды, если очень постараюсь», имеют определенную связь с десятикратным ростом депрессий в Соединенных Штатах за период, соответствующий жизни полутора поколений[46], причем средний возраст наступления депрессии соответствует середине подросткового возраста.

Очень важная задача подросткового возраста[47] состоит в завершении процесса, начавшегося в раннем детстве и связанного с формированием целостного и обособленного ощущения Самости — как ощущения уникальной личности, установки и поведение которой последовательно продолжают соответствовать обстоятельствам места и времени. При оптимальном ходе развития подростки получают отсрочку от возложения на них полной ответственности взрослого человека, а также все расширяющееся поле деятельности, позволяющее экспериментировать, примеряя на себя разные роли, пока не найдутся те, которые им подойдут. Этот процесс заканчивается как формированием здоровой личностной идентичности, так и чувством сопричастности с идеалами большой группы — то есть формированием того, что мы называем личностью (character).

Необходимая и болезненная часть этого процесса заключается в отсечении инфантильных связей зависимости от авторитета взрослого[48] вообще, и родителей в частности. Это не значит, что молодые люди больше не нуждаются в своих родителях — вовсе нет, — скорее речь идет о том, что им нужно отказаться от того, чтобы быть детьми во всех их проявлениях, из которых самой известной является связь между родителем и ребенком, характерная для раннего детства.

Психоаналитики-теоретики увидели поразительное сходство[49] между тем, что происходит в подростковом возрасте, и процессом сепарации-индивидуации, который начинается в раннем детстве. Подобию младенцу, пытающемуся отделить то, что является Самостью, от того, что является Другим, младшему подростку требуется психологически отделиться от своих родителей и своей семьи. И младенец, и младший подросток движутся к независимым действиям посредством резких количественных скачков в процессе физического созревания. Последующая стадия «практического осуществления» для подростков включает в себя проверку только что завоеванной власти и, в оптимальном случае, свободу в гораздо более широком диапазоне наряду с сохранением необходимой родительской защиты. Даже подростковое бунтарство и раздражительность имеет сходство с перепадами настроения — от явного ощущения эмоционального переполнения до крайне низкого уровня эмоционального возбуждения и даже эмоционального истощения, характерными для ребенка на стадии «практического осуществления». К тому же есть поразительное сходство в амбивалентности по отношению к родителям (сначала — стремление получить у них поддержку и ощущение безопасности, а затем — раздраженное отталкивание) в раннем и среднем подростковом возрасте и в младенческом возрасте на стадии «восстановления отношений». И в том и в другом случае дети борются со страхом поглощения[50] и утраты автономии, поскольку в своем странствии они стремятся вперед — к достижению индивидуальной идентичности. (Более подробно стадии «практического осуществления» и «восстановления отношений», характерные для развития ребенка в раннем детстве, обсуждаются в главе 8.)

На второй стадии идентификации, происходящей в подростковом возрасте, любовь родителя заменяется любовью появившейся Самости, которая взрослым, наблюдающим за подростком, кажется мифическим Нарциссом, влюбленным в свой собственный образ — свое зеркальное отражение в лужице. Однако за сценами подростковой самовлюбленности скрывается психическое реструктурирование[51], которое не может произойти, пока ребенок психологически не регрессирует к более примитивному и эгоцентричному способу мышления. Регрессия в любом возрасте к типам поведения, характерным для раннего детства, Зачастую является защитой от внутренней диссоциации. Такая регрессия представляет собой определенный риск для здоровой деятельности и здорового развития. Но подростковая регрессия к нарциссическому состоянию является неизбежным и вместе с тем нормальным кризисом, с присущими ему внутренними угрозами. Он создает возможность более зрелой Персоне подростка вступить в контакт со стремлением к слиянию и распаду, чтобы обеспечить самоконтроль над этими примитивными побуждениями. По окончании бури [т. е. кризиса] формируется личность (character), функция которой состоит в поддержании внутренней силы и самоконтроля, благодаря которым человек обретает свободу в реализации своих жизненных возможностей. К наступлению позднего подросткового периода, когда у здорового человека заканчивается формирование личности, детская беспомощность и тревога интегрируются во взрослую Самость, и теряет силу то, что прежде постоянно причиняло и вред и стресс. Это не может случиться без влияния энергии здорового нарциссизма, и по той же причине здоровое нарциссическое удовлетворение служит наградой для уже сформировавшейся личности.