— А как оно называется?

— Не знаю, но если бы увидела, как оно пишется, то вспомнила бы. Повсюду золотой песок и морской простор. И маленькие лодочки с коричневыми парусами. Их можно нанять за шиллинг в час. А еще ослики с ленточками на ушах — бегают по песочку туда-сюда. Знаете, чем бы я занялась, если бы туда попала? Сняла бы туфли и чулки, подвернула юбку и стояла по колено в воде, сколько душа пожелает. Как малое дитя. И плескалась бы ногами в волнах.

— Не много же вам надо для счастья! — рассмеялся мужчина. — Бьюсь об заклад, это место называется Саутенд.

— Вы попали в точку! — увлеченно воскликнула Мэйзи. — Туда-то я и поеду, когда разбогатею. Построю маленькую ферму на утесе, разведу коров и кур. Все просто и уютно.

Она устремила взгляд на реку и видела не заводские трубы, а маленький белый домик с ухоженным садом и цветником. А между двух деревьев висит гамак. Ах, почему от этих мыслей вдруг снова накатила усталость и разболелась голова? И чертово сердце так и рвется из груди.

Она машинально достала из сумочки пудреницу, и вот уже на лицо опустилось белое облачко, скрывающее болезненный цвет. Затем Мэйзи жирно намазала губы помадой.

— Стоит о чем-то задуматься, и получается полная чепуха, — сказала она вслух.

Солнечный свет погас, и бегущая внизу река казалась бурой и безобразно вздувшейся. Баржа исчезла из виду, а серое небо затянуло тучами. И стоящий рядом мужчина позабыл о кораблях, выходящих в полночь из доков, устремляясь в бескрайние морские просторы.

Теперь он позвякивал в кармане монетами, а губы растягивались в фальшивую улыбку. Один из многочисленных прохожих, человек с улицы.

Мужчина тронул Мэйзи за плечо:

— Послушай, а как насчет того, чтобы прогуляться? Я живу рядом, за углом…

Наступил вечер. Они сидели за угловым столиком в одном из ресторанов в районе Сохо. В зале было душно от табачного дыма и аромата дорогих блюд. Женщина за соседним столиком напилась в стельку. Она визгливо хохотала, и пряди рыжих волос падали на глаза. Мужчины подливали ей вина в бокал, подталкивая друг друга в бок и многозначительно подмигивая.

— Ну же, милая, выпей бокальчик. Ну, еще капельку!

Мэйзи сидела у окна. Ее спутник оказался тучным евреем с желтоватым лицом.

На тарелке грудой были навалены спагетти с нарубленным луком, которые он уписывал за обе щеки. Из уголка рта струйкой стекал соус, пачкая бороду. Он оторвался от еды и широко улыбнулся Мэйзи, открывая взору крупные золотые зубы.

— Кушай, малышка, кушай! — снова рассмеялся еврей, причмокивая жирными губами. Нагнувшись, он нащупал под столом ноги Мэйзи и тяжело засопел.

Скрипач извлекал из инструмента визгливые надрывные звуки, а рядом пианист что есть силы молотил по клавишам, заглушая голоса посетителей, которым приходилось кричать друг другу на ухо.

Мэйзи с трудом проглотила немного карри, и оно едва не застряло в глотке. Что толку вспоминать об усталости и прислушиваться к неровным ударам сердца?

— Эй, закажешь ты наконец выпивку? — выкрикнула она, стараясь перекрыть надсадные стоны скрипки.

Вдруг за спиной раздался тихий занудный голос, и Мэйзи выглянула в окно.

На улице стояла грязная оборванная старая карга с мутными глазами и слюнявым ртом. Седые волосы клочьями нависли над морщинистым лбом. Бродяжка протянула руку и запричитала:

— Подай монетку, красавица, ну хоть один медячок. За целый день не было и крошки во рту. Умираю с голоду. Пожалей, милая, несчастную старуху, которой некуда преклонить голову.

— Этого еще не хватало! Пошла прочь! — вышла из себя Мэйзи.

— Я же не прошу много, голубушка. Всего медную монетку, чтобы купить капельку еды. Никто не хочет подать на бедность, — не умолкал жуткий скулящий голос. — И я была когда-то молодой и красивой, совсем как ты, милая. И джентльмены приглашали на ужин и платили за меня. Не так уж и много воды утекло с тех пор. Наступит день, и ты тоже превратишься в уродливую развалину и станешь просить милостыньку, как я сейчас. Погоди, голубушка, дай срок.

— Убирайся! — приказала Мэйзи. — Прочь!

Нищенка поплелась вдоль по улице, кутаясь в шаль и тихо бормоча проклятия. Толстый еврей приподнялся на стуле и наполнил бокал.

— Пей, малышка, — обратился он к Мэйзи, но та не слышала его слов.

Она думала о Норе, которую встретила сегодня на Шафтсбери-авеню, перед глазами стояло маленькое измученное личико, а в ушах звучали брошенные напоследок слова: «Рано или поздно…»

Вспоминались многолюдные улицы, где ее толкали со всех сторон, а потом в памяти всплыла картина свадьбы, и в воздухе повеяло ароматом цветов. Мелькнуло улыбающееся лицо садящейся в машину девушки в подвенечном платье.

Снова виделись золотистые блики на реке в предзакатный час и баржа, медленно уходящая в морской простор. А еще мужской голос, что-то нашептывающий на ухо, и рука на плече.

И хныкающий голос убогой побирушки: «Погоди, красавица, в один прекрасный день узнаешь, как просить подаяние». Вот старуха уходит, чтобы устроиться на ночлег у стены здания театра, сжавшись в комок и спрятав голову в колени. На тротуар падают первые капли дождя.

Мэйзи хватает бокал и залпом выпивает.

По всему телу пробегает дрожь.

Яркий свет слепит глаза, не умолкают надрывные стенания скрипки, и рядом улыбается толстый еврей.

— Эй, официант! — кричит Мэйзи. — Пусть сыграют что-нибудь веселенькое, бодрящее! Скажи им, что-нибудь поживее…

Женщина одевалась при распахнутом настежь окне. Утро стояло холодное, но морозный воздух приятно пощипывал лицо, пробегая мелкой рябью по всему телу. Она слегка пошлепала себя по лицу, чтобы придать ему приятный цвет и успокоить напряженные до предела нервы. Сегодня все время хотелось петь. И она пела, принимая ванну, а голос в клубах пара от текущей из крана горячей воды звучал мощно и сочно. Позже, стоя перед открытым окном, наклонилась и, слегка покачиваясь, дотянулась пальцами до носков, потом выпрямилась и подняла руки над головой.

Можно даже позволить такую роскошь, как свежее белье. Понимая, что проявляет немыслимую расточительность, вынула из ящика под туалетным столиком аккуратно сложенную стопку, только что доставленную из прачечной.

Зеленое платье, принесенное из химчистки, выглядит как новое, хотя и носилось всю прошлую зиму. И длина в самый раз. Женщина отпорола портившие вид бирки и сбрызнула платье духами, чтобы отбить запах химчистки.

Она ощущала себя с головы до ног заново родившейся благодаря переполнявшей сердце радости, а телу под одеждой было удивительно тепло и уютно. Вымытые и уложенные накануне волосы зачесаны за уши без пробора, как у одной из любимых актрис.

Она представила лицо мужа, его глаза и забавную улыбку от уголка рта до уха. Взгляд из-под полуопущенных век и приподнятую бровь. Вот он протягивает руки: «Любимая, ты выглядишь потрясающе, просто сногсшибательно!» От этих мыслей странно защемило сердце. Да бывает ли на свете такое счастье… Некоторое время она стояла перед окном и улыбалась, вдыхая полной грудью воздух, а потом сорвалась с места и побежала вниз по лестнице, распевая во весь голос. Ее песенку из гостиной подхватил сидевший в клетке кенар. Женщина, смеясь, посвистела птичке и угостила кусочком сахара, как обычно делала по утрам. Кенар подпрыгивал на жердочке, после купания перышки на головке распушились, а глазки-бусинки весело поблескивали. «Славненький мой», — умилилась она, отодвигая покрывало, чтобы солнечные лучи падали на клетку.