Катерина сидела молча. Я поднялась, собираясь уйти, но она сердито замахала, приказывая мне сесть на место.

— Почему ты меня спасала? — Ее голос звенел от напряжения.

— А почему нет? — ответила я вопросом на вопрос.

Она прерывисто вдохнула и разразилась детскими слезами.

— Не уходи, — рыдала Катерина, обхватив меня за плечи и притягивая к себе. — Никогда не покидай меня, Дея!

Она страдала так искренне, так мучительно, что я обняла ее в ответ и забормотала, по-матерински утешая:

— Тише, мадонна, тише. Я останусь столько, сколько пожелаешь.

Я успокаивала ее несколько минут. Наконец Катерина икнула и затихла.

— Я ненавидела отца! — неожиданно произнесла она, упираясь подбородком мне в плечо.

Я ждала, что Катерина сейчас заговорит о его гнусных преступлениях, но она вместо этого добавила:

— Он никогда меня не любил, ни капельки, обожал только мою красоту. Я была для него игрушкой, как драгоценности, хор или любовницы… Тем, чем можно похвастаться перед другими, чтобы вызвать в них зависть.

— Это неправда, — возразила я машинально, но она отодвинулась и серьезно посмотрела мне в глаза.

— Правда, Дея. Мужчины не заслуживают того, чтобы их любили.

— Я знала одного, который заслуживал, — возразила я с неожиданной горячностью.

В ту ночь Катерина так и не отпустила меня. Она даже не позволила мне лечь на койку одной из горничных, а потребовала, чтобы я спала рядом с ней на мягкой пуховой постели. Катерина устала от слез и быстро заснула. Я лежала, прислушиваясь к ее легкому дыханию, и размышляла о герцоге, Маттео и волшебных картах.

На следующий день, посвященный святому Иоанну, пришло известие о том, что убийцы герцога доставлены в замок. Эта новость мгновенно распространилась по двору. Сразу же после убийства тело Лампуньяни было вытащено из церкви Санто-Стефано несколькими молодыми негодяями, после чего они протащили его по всему городу. Когда собралась толпа, тело было изуродовано до неузнаваемости, и горожане жутко веселились, скармливая останки свиньям.

Висконти и третьего заговорщика, юношу по фамилии Ольджиати, которые скрылись сразу же после убийства, выдали родственники. Их схватили, и теперь они ждали приговора в застенках Порта-Джиова. Бона хладнокровно велела колесовать убийц — их должны были живьем разорвать от паха до шеи.

По словам горничных, герцогиня не проронила по погибшему мужу ни слезинки. Сама недавно ставшая вдовой, я была уверена, что горе скоро навалится на нее всей тяжестью, и мне хотелось быть рядом с ней, когда буря наконец разразится. Но один камердинер Галеаццо сообщил, что сегодня герцогине не потребуются мои услуги. Я была свободна, если не считать укладки личных вещей, поскольку завтра утром двор возвращался в Павию.

Я направлялась в свою каморку, собираясь побыстрее покончить с делом, но не успела даже дойти, когда меня нагнала Катерина, почему-то одна, без всякой свиты. Она задыхалась от бега и казалась совсем бледной в черном бархатном платье с высоким воротником. Волосы не были уложены, а свисали нечесаными прядями, свободные от сеток и вуалей. Вероятно, она увидела, как я прохожу мимо ее комнаты, в тот самый момент, когда ей делали прическу. Я остановилась, вопросительно взглянула на нее и заметила в руках красную бархатную коробку.

— Куда ты идешь? — выдохнула она.

Не было смысла лгать, Катерина все равно всегда добивалась ответа на свои вопросы.

— К себе в комнату, мадонна, — призналась я, не в силах отвести взгляд от коробки.

Катерина оглянулась, убеждаясь, что нас никто не подслушивает. В дальнем конце лоджии две горничные выносили из комнат грязное постельное белье, они смеялись над чем-то своим, не обращая на нас никакого внимания.

— Я пойду с тобой, — тихо сказала Катерина.

Я кивнула, соглашаясь. Мы вместе вошли в маленький чулан, примыкающий к спальне Боны, и задернули занавеску, чтобы нас никто не увидел. Я жестом предложила Катерине присесть на кровать, которую мы делили с Франческой.

Она так и сделала, с заговорщическим видом поставила на матрас коробку, торжествующе улыбнулась и сказала:

— Ни о чем не спрашивай. Разумеется, Бона не ведает, что карты у меня, и ей вовсе не обязательно знать об этом. Ты можешь оставить их себе с одним условием.

— Чтобы я гадала тебе, когда ты захочешь, — произнесла я медленно. — Мадонна, я не могу согласиться. Бона обнаружит пропажу, и меня обвинят в воровстве. — Я взяла коробку и сунула ей в руки. — Это бесценный подарок герцогине от Лоренцо де Медичи. Его необходимо вернуть.

— Ты будешь меня слушаться!

Катерина вскочила и требовательно топнула ногой. Обычно в таких случаях она добавляла: «А то скажу отцу», но в этот миг явно поняла, что лишилась своего главного средства шантажа. Тогда она надулась и принялась придумывать другие угрозы, чтобы заставить меня повиноваться.

Я мягко заметила:

— Бона Савойская — моя госпожа. Я обязана повиноваться ей.

— Но ты ведь уже брала у нее карты!

— Да, — призналась я. — Но тогда я просто не понимала, как сильно это ее оскорбит. Ведь ты, мадонна, видела все своими глазами. Теперь она не доверяет мне так, как прежде. Сейчас Бона — регентша Милана, в ее обязанности входит судить и выносить приговор. Если она узнает, что я воровка, то ей придется меня казнить. Я прекрасно понимаю, что мне нельзя больше трогать карты.

Катерина снова села, испустила тяжкий вздох и согласилась, не глядя на меня:

— Это верно. Но…

Она наклонилась и подняла крышку, украшенную алмазами, показывая мне карты. Они лежали лицевой стороной вниз, демонстрируя цветочную рубашку. Я невольно потянулась к колоде.

Катерина схватила меня за запястье и попросила:

— Погадай мне. Расскажи о моем будущем.

Внезапно пламя в очаге взметнулось, как будто попав на кусок трута. Мы с Катериной разом вздрогнули. Она нервно рассмеялась, выпуская мою руку.

Я взяла карты и предупредила:

— Только один раз, мадонна. — Губа у меня до сих пор болела от удара герцога. — Если ты хочешь, чтобы я была с тобой откровенна, поклянись, что не станешь злиться на меня, пусть даже будущее окажется неблагоприятным. Иначе я обо всем расскажу Боне.

Катерина горячо закивала, соглашаясь. Я не поверила ей, но была не в силах противиться обаянию карт.

В точности так, как и в случае с герцогом, я старательно перетасовала карты, велела Катерине снять, затем соединила колоду и выложила перед ней три перевернутых прямоугольника.

— Прошлое, — сказала я, открывая первый.

На белом фоне, украшенном зелеными листьями и крохотными цветочками, были изображены четыре золотых кубка, в центре нарисовано развевающееся знамя со словами: «А bon droyt» («По праву»). Этот девиз часто использовали Сфорца, доказывая, что Господь сделал их правителями, потому что они заслуживают того.