— Если не увидимся за ужином, я нагряну к вам попозже вечерком. Во сколько вы ложитесь спать?

Порт неопределенно пожал плечами:

— Когда как. Сегодня, вероятно, мы вернемся поздно, пойдем осматривать город.

— Отличненько, — сказал Эрик, ласково потрепав его по плечу, когда закрывал дверь.

Когда они вернулись в комнату Кит, она встала у окна, устремив взгляд на скелетообразное фиговое дерево во дворе.

— Лучше бы мы поехали в Италию, — сказала она. Порт вскинулся:

— Почему ты так говоришь? Это из-за них, из-за гостиницы?

— Из-за всего. — Она повернулась к нему, улыбаясь. — Но это пустое. Сейчас самое время пройтись. Пойдем.

Одурманенная солнцем Айн-Крорфа постепенно пробуждалась от своего дневного оцепенения. За фортом, который стоял рядом с мечетью на возвышавшемся прямо посреди городка каменистом холме, улицы утратили европейский облик; здесь повсюду проступали черты первоначальной беспорядочной планировки туземного квартала. Под навесами лотков, где чадящие лампы уже начинали гаснуть и мигать, в открытых кафе, где в воздухе висел дым гашиша, даже в пыли укромных, огороженных пальмами переулков — везде на корточках сидели мужчины; они раздували маленькие костры, кипятили воду в медной посуде, заваривали и пили чай.

— Время вечернего чая! Просто вылитые англичане, переодетые для маскарада, — сказала Кит. Они шли очень медленно, рука в руке, в полном согласии с мягкими сумерками. Такие вечера навевают скорее томление, чем ощущение тайны.

Они вышли к реке, русло которой в этом месте было лишь ровным продолжением белых раскинувшихся в полумраке песков, и немного прошли вдоль берега — до тех пор, пока шумы города не стихли вдали. За стенами лаяли собаки, но сами стены были далеко. Впереди горел костер; у огня в одиночестве сидел человек и играл на флейте, а за ним, в пляшущих отсветах пламени, отдыхало с десяток верблюдов, с важным видом пережевывающих свою жвачку. Человек проводил их взглядом, не переставая при этом играть.

— Как ты думаешь, ты смогла бы быть счастлива здесь? — приглушенным голосом спросил Порт.

Кит испугалась:

— Счастлива? Счастлива? В каком смысле?

— Ты бы смогла полюбить все это?

— Откуда мне знать! — сказала она с ноткой раздражения в голосе. — Как я могу сказать? Их жизни невозможно примерить на себя, как невозможно проникнуть к ним в голову и узнать, о чем они действительно думают.

— Я спросил тебя не об этом, — заметил Порт, ожегшись.

— А надо бы. Здесь важно именно это.

— Ничуть, — сказал он, — Для меня это не важно. Я чувствую, что этот город, эта река, это небо — все это принадлежит мне точно так же, как и им.

На языке у нее вертелась фраза «Ты сумасшедший», но она ограничилась тем, что сказала:

— Странно.

Они сделали круг и пошли обратно к городу по дороге, лежавшей между стен сада.

— Лучше бы ты не задавал мне таких вопросов, — сказала она вдруг. — Мне нечего на них ответить. Как я могу сказать: да, я собираюсь быть счастлива в Африке? Мне очень нравится Айн-Крорфа, но откуда я знаю, захочется мне пробыть здесь месяц или уехать завтра же.

— Ты не сможешь уехать завтра же, раз уж зашла об этом речь, даже если бы захотела, разве что обратно в Бусиф. Я узнал расписание. До автобуса в Бу-Нуру еще четыре дня. А ехать в Мессад на грузовиках сейчас запрещено. По всей дороге стоят солдаты и штрафуют нарушивших запрет водителей.

— Значит, мы застряли в «Гранд Отеле». «С Таннером», — подумал Порт. Вслух:

— С Лайлами.

— Господи, помилуй, — пробормотала Кит.

— Интересно, до каких пор мы будем наталкиваться на них? Почему бы им не оторваться от нас раз и навсегда к чертям собачьим или остаться здесь и дать нам оторваться от них!

— Такие вещи не делаются сами собой, — сказала Кит. Она тоже подумала о Таннере. Ей показалось, что если бы не перспектива оказаться с ним вскоре за одним столом, она могла бы сейчас полностью расслабиться и жить тем же мгновением, что и Порт. Но бесполезно даже пытаться, если через какой-нибудь час она усядется лицом к лицу с живым доказательством своей вины.

Когда они добрались до гостиницы, было уже совсем темно. Они поели очень поздно и сразу после ужина, поскольку никто из них не испытывал желания выходить в город, отправились спать. Процесс этот занял больше времени, чем обычно, потому что в гостинице имелся только один таз для умывания и один кувшин — на крыше в конце коридора. В городе было очень тихо. Где-то в кафе по радио передавали запись Абдель-эль-Вахаба в новой аранжировке, напоминающую погребальную популярную песенку «Я рыдаю над могилой твоей». Умываясь, Порт слушал мелодию; внезапно ее оборвал раздавшийся по соседству собачий лай.

Он уже лег, когда Эрик постучал в дверь. К несчастью, он еще не успел погасить свет и из страха, что тот пробивается из-под двери, не осмелился притвориться спящим. Ему не понравился заговорщицкий вид Эрика и в особенности то, как тот на цыпочках прошмыгнул в комнату. Порт натянул халат.

— В чем дело? — спросил он. — Никто не спит.

— Надеюсь, я вас не потревожил, старина. — Как обычно, он говорил так, точно обращался к углам комнаты.

— Нет, нет. Но вам повезло. Еще минута, и я бы выключил свет.

— Ваша жена спит?

— Думаю, читает. Обычно она читает перед сном. А что?

— Я хотел спросить, нельзя ли мне взять роман, который она пообещала мне сегодня днем.

— Когда, прямо сейчас? — Он протянул Эрику сигарету и зажег свою.

— О, нет, если это доставит ей беспокойство.

— Лучше завтра, вы так не думаете? — сказал Порт, глядя ему в глаза.

— Вы правы. Я, собственно, зашел по поводу тех денег… — Он заколебался.

— Каких денег?

— Триста франков, которые вы мне одолжили. Я хочу их вам вернуть.

— О, не стоит. — Порт рассмеялся, все еще глядя ему в глаза. В течение минуты оба не проронили ни слова.

— Ну, если вам так хочется, — сказал наконец Порт, спрашивая себя, уж не ошибся ли он, паче чаяния, в юноше, и почему-то чувствуя себя как никогда уверенным в том, что нет.

— О, превосходно, — пробормотал Эрик, шаря в кармане своего пиджака. — Не люблю оставлять у себя на совести такие вещи.

— Вам не надо оставлять их у себя на совести, потому что, если вы помните, я вам их дал. Но если вы хотите все же мне их вернуть, что ж, как я уже сказал, я буду только рад.

Наконец Эрик вытащил-таки рваную тысячефранковую купюру и протянул ее со слабой, заискивающей улыбкой.

— Надеюсь, у вас найдется сдача? — сказал он, посмотрев наконец-то Порту в глаза, но так, как будто это стоило ему невероятных усилий. Порт почувствовал, что это важный момент, но он понятия не имел почему.