Жан замедлил шаги.

– Хотите посмотреть на лабораторию?

– Вы уверены, что они не спохватятся?

– Загляните.

Жан открыл дверь в стене. Он тоже понял, каким образом открываются здесь двери. Каменная плита утонула в полу.

– Осторожнее, не ушибите макушку. Здесь у них неполадки с энергией, – сказал Жан. – Я спрашивал, чем они питаются. Они поняли меня буквально – будто я спрашивал о бутербродах.

– И что же ответили? – с интересом спросил Андрей.

– Что им не надо питаться. Они выше этого. Они ведьмы.

– Логично, – сказал Андрей, ступая в большое сводчатое помещение, тесно уставленное приборами, назначения которых не угадаешь. – Они сами со всем этим управлялись?

– Вполне профессионально.

– Вы не сопротивлялись?

– Я на своем опыте понял, что ведьмы сильны, как медведи.

Андрей подошел к операционному столу, с него свисали пластиковые ремни. Он толкнул стол – тот поехал.

– Я сначала решил, что они меня разрежут. Очень испугался.

Они шли за столом, который катился в угол комнаты.

– Одна из ведьм уговаривала меня, что мне не будет больно, что мне не причинят вреда.

– Ты можешь уловить акцент, когда они здесь говорят? – Андрей незаметно для себя перешел на «ты».

– Я способен к языкам. Я их чувствую. Это был их язык. Но говорил лишь рот. Лицо в этом не участвовало. Это ненормально.

– И дальше?

– Дальше они начали меня исследовать. Они не только сняли с меня голограмму, они брали образцы крови, кожи, волос – порой это было неприятно. Они были жутко деловиты.

– Между собой говорили?

– Нет. Но я, как успокоился, начал задавать вопросы. И они отвечали. Они сказали, что меня исследуют, чтобы оставить обо мне память. А самого меня отдадут акуле, так велит закон. Мне было бы понятнее, если бы они плясали вокруг меня, колдовали, шаманствовали. А они проводили физиологическое обследование. А потом я увидел, как в стеклянном цилиндре проявляется моя копия – сначала это был скелет, потом он стал обрастать сосудами, внутренностями. Зрелище интереснейшее. Когда появилась кожа, я думаю: кто это такой знакомый? А это я, собственной персоной.

– А как ты от них сбежал?

– Эти гуманисты заперли меня в пустой камере. Но я подсмотрел, как здесь открываются двери.

– Гуманисты?

– Разумеется. Они удобно устроились. Они никого не убивают. Они настоящие ученые, экспериментаторы, они собирают музей, никому не вредя. Они берут напрокат лишь тех, кому по законам степи положено погибнуть. Помнишь, как делала инквизиция? Преступник передается в руки светских властей…

– Я удивлялся, – сказал Андрей, – откуда у Октина Хаша столько железа?

Жан остановился у очередной двери.

– Ведьмы здесь. Я искал выход и наткнулся на них.

В небольшом помещении с несколькими погасшими экранами, над пультом, протянувшимся вдоль одной из стен, стояли неподвижно, темными привидениями, шесть ведьм. Шесть одинаковых черных фигур, закутанных в темные тоги. Они были одного роста, одного сложения, они стояли строго в ряд, как манекены. И это окончательно укрепило Андрея в его предположениях.

Жан остался у входа.

Лица ведьм были одинаковы. Глаза открыты и пусты. Андрей внимательно осмотрел первую из старух. Он приподнял холодную тяжелую руку.

– Осторожно, – испуганно шепнул Жан.

– Помолчи, Жан, – сказал Андрей. – Ты замечательно умеешь разбираться в языках, я умею собирать и разбирать часы.

– Часы?

– Чтобы посмотреть, где там сидит жучок. Если часы с обманом.

Говоря, Андрей отыскал тонкий шов на тоге ведьмы – черную «молнию». Тога распахнулась. Жан, должно быть, ожидал увидеть внутри старческое белое тело и собирался отвернуться. Но увидел панель. Пальцы Андрея работали быстро, но осторожно, он был похож на сапера, который обезвреживает мину, прислушиваясь, не начнет ли она отсчитывать секунды перед взрывом.

Щелкнуло. Панель откинулась. Андрей грубо рванул на себя какую-то планку. На пол, зазвенев тонко и жалко, посыпались микроскопические детальки.

– Вечного тебе покоя, бабушка, – сказал Андрей, переходя к следующей ведьме.

Когда они выбрались из черной кибитки, снаружи было светлее. Луна поднялась высоко, ее свет полосой разрезал гладкое озеро и высвечивал камешки, которыми была усеяна площадка между черными кибитками – площадь жертвоприношений. Андрей подобрал несколько камешков, они были обкатаны и полупрозрачны, – если посмотреть сквозь камешек на луну, он загорался туманно и загадочно.

Становище на том берегу спало. Лишь в одном месте алым пятном догорал костер. Под луной кибитки казались горстками земли, выкинутыми кротом на зеленую лужайку. Было так тихо, что, когда далеко на склоне заржала лошадь, показалось, что звук родился рядом.

– Здесь нет цикад, – сказал Андрей тихо.

– Красота какая, – сказал Жан. – Я и не предполагал, что буду снова любоваться звездами.

– К счастью, память избирательна.

– Ингрид очень любила ночь. Больше, чем день. Странно?

Андрей не ответил. Он смотрел на вторую черную кибитку. Потом сказал:

– Я загляну туда. Время еще есть.

– Вот этого мы и не знаем, – сказал Жан. Но пошел вслед за Андреем.

Андрей включил факел, который снял со стены в подземелье ведьм. Светильник был ловко сделан под факел – хозяева ведьм не хотели, чтобы попавший внутрь дикарь почуял неладное. На конце факела вспыхнуло пламя – неровное, мятущееся и похожее на настоящее.

Андрей откинул полог. Пересекая кибитку, тянулся невысокий длинный стол. На нем были разбросаны белые кости. Андрей подошел поближе.

– Осторожнее! – предупредил Жан.

Андрей чуть не наступил на череп. Человеческий череп. Кости на столе тоже были человеческими. В глубоком кресле сидел скелет. Остатки блестящей гладкой одежды свисали странной бахромой. Андрей понял, почему скелет не рассыпался и не упал с кресла – он был пришпилен к спинке тремя короткими копьями.

Неровное пламя факела заставляло скелет в кресле дергаться. Андрей обошел стол. На полу лежал еще один скелет, на кисти руки, перехваченной металлическим браслетом, поблескивал какой-то прибор. Одежда была разодрана в клочья. Андрей понял, что до трупов добрались грызуны или муравьи. Череп человека, лежавшего на полу, был раскроен топором.