Исходя из сделанных наблюдений, исследователь, однако, приходит к выводу о взаимосвязи поэтики «Зеркала теней» с акмеизмом: «Брюсов, независимо от акмеистов и предваряя их, заметно эволюционировал в сторону акмеистической поэтики»304.

Полемизируя с Д. Максимовым, Дж. Гроссман, рассуждая о «Зеркале теней», указывает на иные качества поэтики Брюсова 1910-х годов: смену литературных ориентиров (от Э. По и К. Бальмонта в ранней лирике – к А. Пушкину, Ф. Тютчеву и А. Фету) и постижение новых глубин человеческого опыта:

Однако, называя свою книгу «Зеркалом теней», Брюсов имел в виду совсем другой смысл. Внимание здесь сосредоточено не на ощутимом и осязаемом, а на их отражении в «зеркале» – искусстве, или, точнее, душе художника. <…> Это, конечно, и есть то, чем Брюсов всегда считал поэзию: не теургическим инструментом для достижения высшей реальности, а бесконечным процессом исследования вселенной, которая находится в значительной степени в тени <…>. В «Зеркале теней» он считал, что достиг самого глубокого понимания основного человеческого опыта (перевод мой. – А. Ч.)305.

Согласно концепции исследовательницы, в начале 1910-х годов Брюсов пребывал в постоянном страхе потерять статус «поэта-визионера», и новая книга должна была продемонстрировать новые горизонты его поэтики, которые не ограничиваются поэтикой, близкой акмеизму:

Учитывая его понимание роли поэта, который всегда должен быть на переднем крае художественного и духовного поиска, новая книга стихов для Брюсова, по всей видимости, могла означать одно из двух: что он нашел новое направление в своей поэзии или что это представление о поэте как исследователе новых горизонтов претерпело серьезные изменения306.

Как представляется, ключом для понимания «Зеркала теней» и в целом литературной стратегии Брюсова в этот период оказываются наброски предисловия к незавершенному сборнику-антологии «Сны человечества». Первый замысел этой книги возникает у Брюсова еще в 1909 году, и на протяжении 1910-х годов он пытается воплотить в жизнь этот исполинский проект. По мысли поэта, «Сны человечества» должны содержать переводы и стилизации поэтических текстов разных стран и эпох, от Древней Греции и немецкого Средневековья до Китая, Полинезии и Месопотамии. Свою задачу Брюсов излагал следующим образом:

Предлагаемая вниманию читателей книга составляет первый выпуск задуманного мною большого, – можно сказать, огромного – труда, озаглавленного «Сны Человечества». По моему замыслу эти «Сны» должны представить «лирические отражения жизни всех времен и всех стран». Иными словами, я хочу воспроизвести на русском языке, в последовательном ряде стихотворений все формы307, в какие облекалась человеческая лирика308.

В плане к книге Брюсов описывает не только суть, но и основную цель такого проекта: «В целом – хрестоматия всемирной поэзии, которая могла бы русского читателя ознакомить со всеми формами лирической поэзии…» В следующем фрагменте, однако, просветительская задача перемежается с художественной:

Моей задачей было именно дать собрание произведений художественных, которые представляли бы не только исторический интерес, но и чисто художественный интерес. Я хотел не только дать книгу для изучения, но и для чтения (с. 460).

Безусловно, намечая столь амбициозный проект, Брюсов преследовал не только просветительскую или художественную цель. Основная его идея заключалась в обогащении собственного творчества новыми поэтическими приемами, что отражено в отмеченных задачах к сборнику: «перенять самую манеру поэтов», а также «трудность задачи: необходимость перевоплощаться». По сути дела, книга должна была стать результатом учебы у поэтов разных стран и эпох, плоды которой могут оценить и читатели. В плане к книге Брюсов прилежно отмечает, какими он обладает компетенциями, чтобы подойти к этому разноплановому материалу: перечисляет знание языков309 и аналогичные работы предшественников:

Предшественники: Гердер – Голоса народов (но только народная поэзия и только переводы). Гюго – La legende du siècle (но больше история, чем поэзия; история людей и эпохи, а не лирики). Бальмонт – Зовы древности (но только древность и не очень похоже – однообразно) (Там же).

Комментарии к каждому автору еще более конкретизируют задачу Брюсова: у Гердера мэтр находит ограниченность творческого диапазона рамками народного творчества и переводными текстами, в книге Гюго он видит больше академизма, чем поэзии, но наиболее симптоматичным оказывается замечание относительно «Зовов древности» Бальмонта. Брюсов внимательно следит за творчеством ближайшего коллеги, начинавшего литературную деятельность в один с ним период. К концу 1900-х в поэзии Бальмонта наметилась ярко выраженная тенденция к самоповторению310. Подчеркивая для себя однообразность Бальмонта, Брюсов стремится избежать ее в собственном творчестве.

Таким образом, стремившийся к систематичности во всем311, Брюсов еще в 1909 году начинает существенное преобразование собственной поэзии с масштабного изучения и освоения творческой манеры лирики нескольких десятков стран и эпох312. Безусловно, столь грандиозная задумка оказалась в итоге не под силу даже такому трудоголику, как Брюсов313. Однако на разных этапах этого мегапроекта появлялись меньшие по объему (и потому вполне осуществимые) проекты-сателлиты, которые дополняли масштабную идею мэтра по освоению мировой литературы и внедрению ее в собственную художественную систему. Подобную цель на более локальном материале русской поэзии XIX века преследует Брюсов в «Зеркале теней».

Примечательно, что металитературную сторону книги заметили и критики, но не попытались определить ее прагматику. Так, С. Городецкий среди достоинств сборника назвал «изящную архитектонику» и литературность книги314. Тесную связь с предыдущей поэтической традицией и метаописательность «Зеркала теней» отметил и В. Ходасевич, однако, упомянув об ученичестве поэта, критик посчитал, что этот период у Брюсова еще впереди315.

Основной вектор понимания брюсовского текста содержится уже в самом заглавии книги316 – «Зеркало теней». Этот символ анализируется в статье О. Ронена:

Образ зеркала теней есть не только обобщенная синекдоха предвиденья, связанная с обрядом гадания, но и конкретная метафора-загадка <…>. Название стихотворного сборника очень зыбко соотносится с поэтическим содержанием его. Однако сочетание темы «святого ремесла» с темой исторического припоминания и ожидания в «Зеркале теней» представляет собой текстуальное свидетельство в пользу того, что непосредственным подтекстом-источником для Брюсова послужили заключительные слова знаменитого рассуждения «В защиту поэзии» Шелли: <…> «Поэты <…> – это стекла зеркал, отражающих гигантские тени, которые грядущее, приближаясь, бросает на настоящее»317.

«Зеркало теней» – это первый поэтический сборник, где лидер символизма так настойчиво акцентирует связь собственной лирики с русской поэтической традицией XIX века. Это проявляется уже в заглавиях разделов, отсылающих к текстам поэтов-предшественников318, а также в ряде эпиграфов и реминисценций. Таким образом реализуется описательная, металитературная тема. Как продемонстрировал О. Ронен, заглавие сборника («Зеркало теней») является метафорой поэта. Скрыто ссылаясь на Шелли, Брюсов