как-то незаметно переменилось. В стране, в голове, в отношениях… Да, все стало вдруг крениться куда-то, но я поначалу не понимал куда… В 2004 году Ленка впервые заговорила об отъезде, но я тогда не придал этому значения. Разговоры об эмиграции велись в нашей семье столько, сколько я себя помнил, но никто никуда не ехал… Я думал, что так будет и с Леной – поговорим и забудем, но вышло иначе. Моя жена снова и снова возвращалась к этой теме.

– Надо ехать! – говорила она.

– Куда? – спрашивал я.

– Куда угодно – в Штаты, в Европу…

– Зачем? – недоумевал я.

– Здесь становится опасно, – отвечала она.

– Для кого опасно?

– Для всех.

Я окидывал мысленным взором нашу жизнь, пытаясь понять, откуда может исходить опасность лично для нас с Ленкой. И не понимал. Конечно, новая власть с ее гэбэшной подкладкой не могла мне нравиться. И гимн советский резал ухо. Я не мог запомнить новые слова. «…Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет!» – неизменно звучало у меня в голове. Но все это казалось какой-то далекой, верхушечной историей. Не было в этом ничего такого, что могло побудить простого человека вроде меня все бросить и куда-то бежать. Капитализм победил! Обратного пути нет. Ну, будет риторика какая-нибудь насчет «распада СССР – величайшей геополитической катастрофы». Так это же слова! Собирать Союз обратно никто не собирается, постсоветские границы нерушимы! А писать по-прежнему можно… Вон Любомирский пару месяцев назад тиснул в журнале очередное расследование – про генерала безопасности Забоденко, крышевавшего сеть игорных заведений. И ничего! Все живы…

Когда Ксении исполнилось два года, Лена вышла на работу. Причем не вернулась в торговую компанию, в которой работала до рождения ребенка, а решила сменить сферу деятельности и заняться – кто бы мог подумать! – программированием. Записалась на курсы. Потом еще где-то повышала квалификацию. А параллельно по знакомству устроилась в крупную компьютерную фирму, которой владели двое ее бывших одноклассников. Я был удивлен таким поворотом, но ни слова против не сказал. Главное, чтобы ей было хорошо и интересно… А потом с компанией, где работала Лена, случилась неприятная история… Как же она называлась-то? Нет, не история, а компания… Ах да! «Конвик Софтвер». Слово «Конвик» было составлено из первых слогов фамилий Ленкиных приятелей, владельцев предприятия. Конотоп и Викторов. Конотоп отвечал за техническую часть, а Викторов – за деньги. И вот в один прекрасный день Викторова вдруг арестовали. Предъявили уклонение от налогов и вывод денег куда-то не туда. Парень этот просидел в СИЗО неделю или около того, а потом вышел… Они с Конотопом решили не искушать судьбу и отдали все. И исчезли. Уехали то ли в Литву, то ли в Швецию. Бизнес у них отняли какие-то фээсбэшники. Ленка была в ярости. Вскоре после этого между нами произошел неприятный разговор. Я хорошо помнил тот вечер. Ксюшка сидела в гостиной на диване и смотрела по телевизору мультики, а мы вышли с Ленкой на балкон подышать воздухом.

– Ну что? – сказала Лена, глядя мне прямо в глаза. – Ты все еще думаешь, что никому здесь ничто не угрожает?

– Слушай, я все понимаю, – начал я. – Конотоп и Викторов – твои друзья, и…

– При чем тут это? – резко перебила меня Ленка. – Какое это имеет значение? Если бы они были для меня совершенно посторонними людьми, эта история стала бы менее омерзительной?

Я вынужден был признать, что нет, не стала бы…

– Что ты предлагаешь?

– Уехать.

– Куда?

– Лучше в Северную Америку.

– Что мы будем там делать?

Ленка пожала плечами:

– Как что? Жить, работать…

– И чем мы будем заниматься?

– Тем же, чем и здесь…

– Ты уверена, что сможем устроиться?

– Нет.

– И что тогда?

– Тогда мы будем делать ту работу, которую сможем найти…

– Ты будешь официанткой, а я – водителем такси…

– А почему нет?

– А как же понижение социального статуса?

– К черту социальный статус!

– Хорошо, а деньги, а уровень жизни?

– Если наш уровень жизни понизится, я не буду иметь претензий.

– Это ты сейчас так говоришь… Но главное – ради чего все это?

– Ради Ксюшки. И детей, которые у нас еще могут быть.

– Значит, принести себя в жертву ради будущих поколений.

– Ты – против?

– Я – не против. Я просто не вижу причин, почему кто-то должен приносить себя в жертву…

– Какие доказательства тебе нужны? – наседала Лена. – За окнами должна звучать канонада? Или надо, чтобы по улицам разъезжали «воронки́»? Но тогда будет уже поздно…

Я молчал.

– Как звали брата твоего прадеда, который уехал в Америку? Помнишь, ты рассказывал…

– Сергей Алексеевич Заблудовский.

– Вот. Он же как-то сообразил… И спокойно умер в Нью-Йорке.

– А прадед Павел Алексеевич никуда не поехал и спокойно умер в Москве…

– Может, он просто немного не дожил до своего «воронка»?

Я промолчал.

– Леша, не важно, кем мы будем там, – наклонившись ко мне, тихо заговорила Лена, – мы не должны оставаться здесь, иначе придется заплатить…

– За что?

– За то, что не протестовали или хотя бы не сбежали, – бросила Лена сердито. – И напрасно ты думаешь, что тебе удастся отсидеться. Завтра закроют ваш журнал, и все!

С журналом она не совсем угадала, но какое это теперь имело значение…

Постепенно в наших отношениях обозначился роковой надлом. Лена стала терять ко мне интерес. Да, именно так, я перестал быть ей интересен. Я чувствовал это, но не понимал, почему так происходило. Ведь я по-прежнему любил ее, заботился о ней, старался доставлять ей максимум удовольствия в постели. Почему все это вдруг стало ей не нужно? Я не видел причины, и от этого мне становилось вдвойне обидно. Я то дулся, то подлизывался, но ничего не помогало – Ленка неотвратимо отдалялась от меня, пока однажды не объявила: «Я думаю, нам пора расстаться…» В тот ноябрьский вечер я вернулся с работы усталый, Ксюха уже спала. Мы с Леной сидели на кухне за столом, друг против друга. И она сказала: «Я думаю, нам пора расстаться…» – «Почему пора?» – хотел спросить я, но чувствовал, что если открою рот, то тут же разревусь самым постыдным образом. И я ничего не сказал, а только кивнул. И со стороны могло показаться, что да, я согласен, что время пришло, что мы только облекаем в слова то, что и так было давно ясно… Хотя мне ничего не было ясно, и я хотел бы ее о многом спросить, но не мог, потому что слезы душили меня. Так мы и разошлись – молча, ничего не сказав и не объяснив друг другу. Мы расстались как-то очень быстро и