Что-то спросить он боялся. Перед мысленным взором продолжали стоять спокойные, без картинных гримас, лица разбойников и их холодные равнодушные глаза. С такими глазами убить человека – все равно, что муравья на дороге раздавить. Спустя мгновение даже не вспомнишь.

Быть раздавленным муравьем Михаилу не хотелось. Лишь когда неудобства пути: чересчур сильно связанные руки, непривычное седло, с которого он постоянно сползал, отбитый зад, – пересилили душевные терзания, студент понемногу стал отходить от полученного шока. Отходить не в том смысле, что обрел способность спокойно мыслить, а в том, что новые физические страдания напрочь заслонили недавние страхи. Не думалось даже о том, что жизнь находится под угрозой. Вообще ни о чем не думалось, как и ничего не хотелось. Только остановки движения и хоть какого-нибудь покоя и относительной свободы. Возможности шевелить руками, например. А то ведь совсем затекли, да в придачу ноют, словно отмороженные.

Теперь студенту казалось, что убивать его не придется. Он и сам умрет, стоит поездке продлиться еще немного времени. Уже и тошнить стало, словно не на лошади его везли, а на утлой лодке в штормовую погоду.

Сколько продолжалась эта пытка, Миша сказать бы не смог. По его понятиям – вечность. Во всяком случае, такой большой срок, что он даже обратился к Богу. Впервые с детских лет, когда повторял слова молитв следом за взрослыми и еще не имел умных товарищей, которые уже позднее, во время учебы сумели объяснить, что никого на небесах нет.

Сейчас Воздвиженский был в том уже не уверен. Он страстно молился и единственное, на что надеялся в своей жизни – что будет услышан там, наверху.

Дошли ли молитвы уверовавшего студента по назначению, или просто пришел срок, однако в какой-то момент дорога закончилась.

Лошадь под Михаилом остановилась, и чьи-то сильные руки сняли студента и поставили на землю, словно пустой мешок.

Миша и повел себя как мешок. Ноги отказались держать его тело, отчего студент упал, больно ударившись боком о некстати подвернувшийся камень.

Вокруг захохотали, углядев в чужой слабости повод для веселья. Пришлось сделать попытку встать. Получилось не очень. Михаил вновь завалился набок, однако затем кое-как сумел подняться на колени.

Кто-то сжалился и принялся развязывать руки. Затем наступила очередь плотной повязки, закрывавшей глаза. Воздвиженский впервые с момента похищения смог взглянуть на мир.

Мир Воздвиженскому не понравился. Во-первых, он показался слишком ярким, во-вторых, когда глаза понемногу привыкли к свету, в этом мире не оказалось никого, кроме похитивших его разбойников.

Вернее, были. Их собратья. Сколько помнилось, у скалы его поджидало меньше дюжины головорезов, а тут вокруг столпилось по меньшей мере человек сто. И лишь спустя еще какое-то время Михаил разглядел в толпе не только воинственных мужчин, но и местных женщин. Частью – пожилых и страшных, частью – молодых и симпатичных.

Во всяком случае, так было с точки зрения Михаила. Студент пребывал в том возрасте, когда большинство сверстниц кажутся прекрасными. Только здешних красавиц сильно портил смех. Смеялись-то над пленником, да так, что Миша поневоле ощутил нарождающуюся злость на окружающих. Жаль лишь, тело не слушалось, и нельзя было броситься в самоубийственную драку.

Хотя бы один сочувственный взгляд!

Один из разбойников что-то небрежно сказал пленнику, но понять сказанное Миша конечно не сумел.

Понимание не потребовалось. Ближайший из бандитов снял с плеча винтовку и ее стволом подтолкнул студента к какой-то яме.

Собственно только теперь Воздвиженский обратил внимание, что находится в довольно большом дворе. Вокруг виднелся дувал, чуть дальше – дом, по размерам, да и по форме, напоминавший двор Селаха. За ним, похоже, расстилался сад, но с этой стороны была утоптанная за долгие годы площадка. Почти ровная, если не считать поленницы корявых палок, заменявших здесь дрова, чуть подальше, и ямы – чуть поближе.

Уже послушно спускаясь по корявой грозящей развалиться от старости лестнице, Воздвиженский сумел поймать один взгляд, в котором мелькнуло что-то похожее на жалость. Лица незнакомки Миша толком не разглядел, заметил, что оно прекрасно и как-то сразу забыл, а вот взгляд карих глаз запомнился. Как казалось Михаилу – навсегда. На всю оставшуюся жизнь.

Только много ли ее осталось?

– Ваше высокоблагородие! Может, опосля попробуем поймать птичку? – Миронов спросил тихо, чтобы не услышал уехавший чуть вперед Кангар.

Он понимал – дело в первую очередь. Но и от возможной добычи отказываться не хотелось. Да и делиться с ней тоже. Только в одиночку слоняться по незнакомым горам – удовольствие небольшое. К тому же штурмовать вершины Миронов не умел. Если же взять себе толкового напарника, то готов был попытаться. А кто в экспедиции самый опытный в любом практическом деле?

Ясно же, кто. Тут у Миронова никаких сомнений не возникало. Пусть есаулу достался добытый конь, однако казак не очень расстраивался по этому поводу и был готов разделить с командиром часть грядущих денег за редкую птицу.

Часть ведь порою куда реальнее целого. Во всяком случае, намного достижимее. Это и отец много раз объяснял, а тот был опытным казаком. С походов привозил столько, что довольно быстро стал одним из самых богатых в станице. Миронов сполна усвоил отцовскую науку и не хотел отстать от уважаемого родителя. Опять-таки, жена молодая, надо бы прикупить ей что-нибудь этакое, в родных местах неизвестное.

– Неплохо бы, – кивнул Буйволов. Но не удержался, добавил. – Если все нормально будет.

Что-то в последнем есаул стал здорово сомневаться. Какое нормально, когда горы преподносят такие сюрпризы! Надо же – иной мир! Куда же девался привычный? Если так дальше пойдет, то и селение исчезнет.

Не исчезло. Оно открылось в положенный срок. Только отары овец паслись почти у самых околиц, и возле каждой виднелись фигурки вооруженных людей.

Путники всмотрелись внимательно. Вроде бы все было тихо. Если разбойники и шлялись неподалеку, то на селение они не нападали. Кто ж лезет туда, где его ждут?

Издалека от гостевого дома заметили возвращающихся посланцев и кто-то из казаков, стал усиленно размахивать фуражкой.

– Галопом марш-марш! – односложно бросил Буйволов.

Просто так звать бы не стали. О том, что могут просто приветствовать, есаул даже не думал. В экспедиции излишние нежности были не приняты. Сигналят – значит, что-то стряслось.

С того момента, когда картинка по ту сторону ущелья оказалась абсолютно незнакомой, Буйволов подсознательно ждал сплошных неприятностей. Таких, по сравнению с которыми нападение горных разбойников казалось мелочью. Неприятности не страшили, просто заставляли постоянно быть настороже, да и не привык Буйволов чего-то бояться. Пустое, в общем-то, дело.

Интуиция не подвела офицера. Кречетов даже не стал дожидаться доклада. Едва заметно кривясь от вернувшейся зубной боли, он коротко сообщил об исчезновении Михаила, и догадках на этот счет. Ни слова лишнего, лишь самое основное.